Грусть

Грусть сидела на табурете, покачивая изящной ножкой, обвитой синими лентами. Раз. Два. Зацепилась кончиками маленьких пальцев за пушистый ковёр. Оттолкнулась и снова с начала. Вторая её ножка была согнута в колене и поднята на сидение табурета. Опираясь на пятку, Грусть удерживала равновесие и перекалывала сложную причёску. Её длинный, глубокого синего цвета балахон, отдалённо напоминающий тогу, слабо колыхался на ветру и постанывал, словно раненный зверь. Глаза самой Грусти оставались закрыты, она даже не вздрогнула, когда выронила из рук одну из тяжёлых заколок, и та громким треском на несколько мгновений разбила мёртвую, душную тишину. Длинные дивные волосы рассыпались по плечам Грусти, ложась на них ровными локонами. Она же не реагировала. Её лицо походило на маску, по которой прошла трещина. Маска ещё держалась, но сквозь неё уже пытались смотреть живые поблескивающие глаза. И это было больно. Грусть ещё давно пыталась снять маску, но лишь ранила пальцы в кровь. Сейчас уже не осталось даже шрамов, лишь пара затёртых некогда багровых, а ныне - почти выцветших пятен на балахоне. Вокруг табурета неподвижно висел белый немой туман. Там, где предполагался пол, оставалась лишь пустота, а туман был только на пару тонов серее. Маленький коврик парил неподалёку, тот самый, за который цеплялась босыми ногами качающаяся Грусть. Упавшая из её рук заколка исчезла далеко внизу, но треск показал, что существует нечто материальное ещё, кроме табурета и коврика. Поняв это, Грусть, собравшись с духом и зажмурив живые глаза, легко соскользнула вниз. Ленты взметнулись, слетая с её ног, она закричала. Эхо не отозвалось, лениво наблюдая за её стремительным падением. Которое, однако, завершилось бы вполне себе мягко, если бы не заколка. Заколка, разлетевшаяся на части, режущая и царапающая хрупкое тело Грусти. Та не стала сдерживаться и вновь закричала. Закричала, раскрываясь, теряя многолетнюю, многовековую маску, чувствуя, как по земле, по её распластанному телу, по её разгорячённому, наконец открывшемуся лицу хлещет ветер. Но не такой, как был там, наверху. Тот ветер резал, этот – лишь царапал. Тот ветер жёг холодом, этот приносил приятную свежесть. Тот грозил порвать на части и выбросить, этот – просил слиться с ним, вскрикнуть иначе, вместе с ним. Уйти с ним. И Грусть согласилась, уже не закричала, а запела. Запела, взвилась и полетела, тая в ветре. И ахнуло впервые Эхо.

21/7/2011