Персидская притча

В той притче странник по пустыне,
Среди песков горячих брёл,
Барханы покорял крутые
И был донельзя утомлён.
На волю Бога уповая,
По звёздам путь свой узнавая,
Упорно продолжал идти,
Без силы двигаясь почти,
Он был влечён простым желаньем,
Свой дом в изгнанье обрести.

Невыносимы были муки,
Жёг ветер раны мёртвых губ,
Тащили вьюк немые руки
Блестел в его глазах испуг.
Он по пустыне бесконечной,
Как будто бы скиталец вечный,
Народной притчею ведом,
Искать был призван новый дом.
Недели две уже несчастный,
Бродил в несчастье, как потом,

Предстал вдруг перед ним ужасный,
Совсем недружелюбный лев,   
Молиться лишь осталось страстно,
Ни палки рядом, ни дерев.
Не выключайте сказку только,
Она не сказана, поскольку,
Герой не против был пожить,
А потому стремглав бежит,
От лап тяжёлых за спиною,
Пустыня стонет и дрожит.

Когда ж надежды на спасенье,
Казалось у него уж нет,
Явилось свыше провиденье,
Вдруг подарив надежды свет.
Колодец впереди глубокий,
Что средь пустыни одиноко,
Собрав худые деревца,
Стоит один. На дне вода,
Даёт надёжную защиту
И из последних сил туда,

Герой, спасаясь льва, ныряет,
В кромешный омут с головой,
И чахлый кустик там хватает,
Что корешками, над водой,
За стены чудом уцепился,
Когда из семечки родился.
Герой теперь висит на нём
Висит ножка Буша над огнём:
Дракон из глубины колодца,
Грозит змеиным языком.

Меж молотом и наковальней,
Объят со всех сторон бедой
На волоске висит буквально,
Сциллой меж и Харибдой.
За что ему такие муки,
Господь решил послать от скуки,
Уж лучше бы сморил совсем,
Его в пустыне. Вместе с тем,
Давал надежду на спасенье,
Не ясно правда, а зачем,

Зачем от зверя он спасался,
Зачем был жаждою томим,
В колодец он затем бросался,
Чтоб быть там съеденным другим?
Нельзя обратно подтянуться,
Нельзя хотя бы шевельнуться,
И кулаки нельзя разжать,
В итоге некуда бежать
Всё тщетно, глупо и напрасно,
Спасенья неоткуда ждать.

А руки скоро ослабели,
Сжимая ненадёжный куст,
Костяшки пальцев побелели,
И на губах уж смерти вкус.
Тут видит в ужасе несчастный,
Что ствол грызут, кусая часто,
Две мыши. Белая что день
Бела одна. Другая тень
И ночь ему напоминала.
Еще немного, только пень,

От крепкого ствола оставят
И гибель страшная тогда,
Его старанья обесславит,
Уже похоже навсегда.
Но человек ведь тварь такая,
Что неизбежность понимая,
Которую создал творец,
Себя являет как храбрец
Не видит льва, не чтит дракона
И тщится избежать конец.

А что ж несчастный? Близок к смерти?
Да что вы, видит на ветвях,
Две капли меда и с усердьем,
К ним подтянулся. На устах,
Он вкус и нежность ощущает,
И на мгновенье забывает,
То, что не хочет видеть глаз,
Что происходит здесь, сейчас,
Что день и ночь наш век съедают,
И лев уже напал на нас.

И был прекрасному сказанью,
Недоговоренный финал
Чем были кончены скитания
Никто так толком не узнал,
Послал ли новое спасенье,
Или на небо вознесенье,
Ему чинил персидский Бог,
Об этом скромно эпилог,
Заставил каждого подумать,
Кто креативно думать мог.