Свистящая стрела

               
                Свистящая стрела

               
                Памяти Льва Николаевича Гумилёва               

Хунну - народ в центральной Азии 12 век до н.э. - 3 век н.э.,предки гунн.
Шаньюй - титул верховного правителя хунну.
Тумань - правитель хунну, конец 3-го века до н.э.
Модэ - старший сын Туманя, конец 3-го века до н.э.-174 г. д.н.э.
Юэчжи  - народ 12 - го века до н.э. - 1 - го века н.э. в 
Средней Азии и современном Восточном Туркестане,родственный скифам.
Пегие - название юэчжей за цвет волос.
Амазонки - легендарные воинственные племена  женщин в Причерноморье
Тугаи - леса вдоль берегов рек сухих степей Евразии.
Тюмень - 10000 семейств у хунну.
Дунху (Восточные варвары) - народ степной Маньчжурии 11 - 2 век до н.э.
Хур - солнечный (юэчж.)



                1               



Ночь над Великой степью, звёздный открытый дом,               
Вольный, пьянящий ветер - страсти кипят кругом.               
Хунны  века воюют, шёлк ковыля топча,
Но за холмом всё так же посвист и звон меча.

Знатен Тумань и славен, хуннов седой шаньюй,
Много раз в битвах ранен, все же могуч и буйн.
Ночью ему не спится, гложет его печаль,
Сына есть два и злится: младший - насмешник, враль.

Старший - силён, угрюм, полон таённых дум,
С братом заносчив, груб, брань часто сыплет с губ.
Смел он в бою и страшен, дерзких завёл орду.            
Хуннов родам опасен - сеет меж них вражду.

Ночью старик-шаман, дыма глотнув дурман,               
Вечное Небо звал и, просветлев вещал:
«Вижу орда юэчжей топчет поля, луга,
Вижу шатры чужие, там, где пасём стада.

Пегие орды  хлынут - хунны в бою падут,
Жёны и дети згинут, девы в полон уйдут.
Хунну сейчас бессильны буйный набег сдержать,
Лучника нет, кто может тысячи стрел пускать».

Старый Тумань, в раздумье, глаз не смыкал всю ночь,
Утром  князей созвал он, сбросив сомненья прочь.
«К новой луне юэчжам мы соберём дары
И  караван отправим, что бы народ спасти.

Сын мой, Модэ бесстрашный, тот караван возьмёт
И упредит коварный пегой орды налёт».
Пленник Модэ, заложник, участь его одна.
Многие хунны рады - «Сгинуть судьба дана».
                2
Долог поход в неволю, тягостен ценный груз,
Молодость любит волю и тяготится уз.
Кажется степь бескрайней, кажется, нет конца
Пыльной дали ковыльной, думам Моде - посла.

Вот и дошли. Юэджи - скифов родная кровь,
Встретили честь по чести, не посрамив послов.
Первый, среди достойных с почестью взял дары,
Принял Модэ как сына вместе с его людьми.

Место для ставки дал он возле степной реки,
Чтобы в тени ивовой дни безмятежно шли.
Думы, как ночь в июне, были - теперь их нет
Снова  в степи бескрайней видит Моде рассвет.

Молодость для забавы - скачек, охот, борьбы,
Волчьих облав, загонов, луков тугих стрельбы.
Из тугаёв дремучих для утех молодца
Вепрей, фазанов гнали прямо под лук стрелка.

Но в ивняке плакучем, тигра услышав рык,               
Телом своим могучим к древу Моде приник
Рыжая кошка щурясь вышла из-за куста,
Жёлтым звериным взглядом заворожив врага.    
               
Шагом не быстрым, крадким, взгляд устремив чуть в бок,               
Кошка  всё ближе, ближе, нужен один прыжок.               
Тигр, как пружина  сжался, страшен его оскал,
Стал зверь расти, поднялся, Моде обнажил кинжал.               

Свист вдруг услышал слева, справа, из-за спины.
Тигр осел, и рёвом  дебри оглашены.
Стрелы пробили зверя, насквозь его прошли,
Опередив мгновенья острых когтей, клыки.               

Крепко кинжал сжимая, к зверю  Модэ идёт.
Где же дружина злая,  где весь его народ?   
Кошка  хрипела, силясь спрятать себя в кусты.
Алая кровь струилась - ей не уйти, увы.   

Слева, сзади и справа слышится веток хруст
«Будет и мне забава», желчно сорвалось с уст.
Но из кустов не быстро вышли на солнца свет
Три воительных пери, девы в расцвете лет.

Стрелы, тугие луки, перевязи, ножи, 
Лёгких доспехов кожи. Прячься? Беги? Дрожи?
Грозные амазонки, вышли как на показ,
Смотрят с ухмылкой, дерзко, верен и меток глаз.

Старшая амазонка, к тигру направив шаг,
Заговорила громко, - слаб, не опасен враг.            
«Вот, что Амага скажет, стой чужестранец,  стой,               
И говорить не надо, стой, и не спорить с судьбой.

Знай, что тебе не долго нежиться и играть,
Скоро гонимым волком будешь в степи бежать.
Только стрелой свистящей той, что повержен зверь,    
Сможешь добиться власти во всей степи, поверь».

Слышал Модэ и раньше, что лучше нет стрелка,
В жёлтой степи палящей, дочери Хур - жреца.
Волосы тёмно-русые, старой меди отлив,
Собраны в косы с бусами, карий взгляд смел, пытлив.

Блях золотые искры россыпью на ремне,
На голове и клювы птичьи на рукаве.
Дева стояла рядом, глядя Модэ в глаза,            
Будто его пытала, будто куда звала.               
               
«Там, за большим порогом, ты мой  шатёр найдёшь,
Шкуру туда доставишь, ложе моё сомнёшь».
Только сказав всё это, Амага взмахнув рукой,   
Вместе с дружиной малой, скрылась в листве густой.

                3
Слух по степи стремится - не обогнать коню:
«Вольно Модэ живётся в дальнем чужом краю.
Даже самой Амаге, той, что не ведом страх,
Он приглянулся тоже», - весть разнеслась стремглав.

Слухи... Тумань в смятеньи: «Младший - наследник мой!
Нет, ни к чему сомненья, хватит играть с судьбой».
Снова шаньюй к шаману свой направляет шаг,
Снова щепоть  дурману бросил старик в очаг.

Сизый туман окутал, сладкий дурман пьянил,
Мысли все, думы спутал, волю его пленил. 
Пляска до иступленья, бубен и бубенцы -      
Сила для просветленья - тайный полёт души.         

«Вижу шатёр опавший, в огненном вихре, я.
Воинов вижу павших, вижу средь них коня.
Острым ножом решится жизни и смерти торг,             
С прядью волос примчится цели твоей итог»

Войско собрав большое, хунны ушли в набег,
Сея Юэчжам горе кровной вражды навек.
Первый среди достойных видя огонь и дым      
Смерти Моде  желает, смерти его родным.      
         
Только Модэ не знает, спит в тишине шатра.
Мал день и быстро тает, если весь день  игра.
Пегих домчали быстро кони, желанье мстить,
В схватку вступили жёстко - хуннам не долго жить.

Вспыхнули разом ярко ставки посла шатры.
Быстро сгорели, жарко, и растворились сны.
Бились отважно  хунны отражая врага.
Луков играли струны, вторила им стрела.               

Воины пали, кони, и не уйти Модэ.
Жаркой не быть погоне, и не сидеть в седле.
Но темнота ночная скрыла врагов его.
Может, лихая доля всё же не для него?

Факелы рыщут в ставке, в ставке, которой нет,
Шею тугой удавке ищут, посланца  след.         
Свист вдруг Модэ услышал, словно сигнал судьбе,
Мысли смятеньем дышат, смерть не страшна уже.

Быстрые амазонки с хода вступили в бой,
Мал их отряд, но дерзкий, словно пчелиный рой.
Точно чутьём звериным, Амага нашла Модэ
И заслонив, незримо встала на рубеже.
 
«Слушай, Амага скажет, витязь ты мой лихой,
И говорить не надо, сердце своё закрой.
Доблестно пали хунны, пали, тебя спася,
Вот, забирай гнедого, мчись и забудь меня».

Только гнедой покорно может с Амагой мчать,
С детва он ею вскормлен, прядает, рвётся вспять.
Русую косу острый быстро отсёк кинжал,
«Скоро ночные росы сменит зори накал.

Будет тебе подмогой амазонки коса,
Сердце не рви тревогой, всё же, я дочь жреца».
Шагом, рысью, галопом, быстро растаял в мгле
Всадник, и конь намётом мчит, унося Модэ.

Гонит гнедого, гонит охлыст родной косы -      
И за холмом остался тающий свист стрелы.
Жрицы пиров кровавых канули в тьме веков,
Канули, спят в курганах, мирных не видя снов.         
                4
Вынес гнедой, домчался - жив и здоров Модэ.
Еле в седле держался, жадно припал к воде.
Гложет царя досада: «Как же наследник, как»?
Гордость отца взывала:  «Сможет ли каждый так»!
 
Всё же шаньюй ликует: «Добрый для хунну день!
Пусть же с Моде кочует западный мой тюмень».
Игры Модэ забросив, править тюменем стал -
Горечь обиды носит острую, как кинжал.

Мысленно часто видел тёмные тугаи,
Рыжую шкуру тигра на берегу реки
«Только стрелой свистящей, той, что повержен зверь...»
Эхом в ушах звенело, «Ну ка Модэ, проверь».

Конницу начал  жёстко он обучать тому,
Чтоб за стрелой свистящей каждый пускал стрелу.
Стрелы пускать не хитрость - с детства у хунна лук,
Пешим - почти не целясь, конным - прицельно в грудь.
Длинная белая грива, резвый красавец конь,
Шею стрела пробила - жалость сердца не тронь!   
Времени нет подумать. Слышишь, свистит стрела?
Много ли будет шума, если слетит глава?

Дальше урок суровей, крепче держись в седле -
Милую, царской крови, не пожалел Модэ.               
Больше охочих нету думать, ворон считать.
Стрелы пускаешь в мету - плакать не будет мать.

Время большой охоты, рядом с отцом Модэ.
Свист - и кровавой рвоты не избежать уже.
Стрелами весь утыкан, старый шаньюй упал,
Хриплым звериным рыком вскрикнул и замолчал.

Быстро вершил расправы: мачеха, брат, царьки.
Мало кому по нраву новые дни, горьки.
Хуннов роды утихли, правит шаньюй другой.
Тысячи стрел пускает он лишь стрелой одной.

                5
Ветер хмельной, пьянящий веет по всей земле
Шепчет: возьми и властвуй, всё забери себе.
Старший дунху прослышал о замятье у хунн,
Принял как голос свыше для воплощенья дум.

Варвар степей востока требует с хунну дань:
Быстрого аргамака, как керинейска лань.
Хочет обнять скорее, сделать своей рабой      
Ту, что Модэ, лилея, выбрал своей женой.

«Как попустить  такому», - ропщут среди старшин,
«Время  воспрять былому, не посрамим седин»!
Слушая ропот, притчу трезво Моде решил,
Что за гнедую гриву жалко растраты сил. 

Знал, что жена младая люба, и он любим,
Только судьба такая лучше, чем чёрный дым.
«Что нам жалеть соседям лошадь, одну жену?
Пусть заберут, владеют, нам - пережить беду».

Дерзким дунху неймётся; хочется им владеть
Дикой землёй, никчёмной, иначе хуннам смерть.
Старосты хунн в разладе - можно отдать иль нет,
Хуннам не быть в накладе, польза пустыни, бред!

Только шаньюй противник землю свою дарить,
Головы добрых ближних не захотел щадить.
«Наша земля - основа, бросовой нет земли.
Если забыли это - головы не снести.

Больше терпеть не будем, время учить глупцов.
Крови дунху пригубим, в горы загоним псов».               
Не ожидав набега, ими разбит Дунху-   
Звёзды упали с неба, варварам на беду.

Малые их остатки в горную скрылись даль -
Скалы, леса укрыли, поработила дань.
Земли Модэ умножил, весь свой народ сплотил.
Но торжества оставил, войско не распустил.
   
Мимо родных кочевий, не отдохнув в тиши,
Быстро прошли, бойчее, чем на дунху пошли.   
В земли юэчжей пегих, чтоб нанести урон,
В силу свою поверив, он  налетел как гром.
    
Снова удачи в битвах - грозный бежал сосед,   
Бросив в своих кибитках немощен кто и сед. 
Долго юэчжи будут мстить, отдавать долги.
Хунны их перемогут, вытеснят из степи.

Запад, восток в затишье, север зовёт в поход.
И без потерь излишних там покорён народ.
Чистой слезой Байкала, резвых поя коней,
Думал Модэ, что мало коннице здесь степей.

Южные степи манят, сытый зовёт Ордос,    
Правда, шепнула память: «Дальше стена, колосс».
В центре Китая свара, пала династья Цинь.         
Снова нависла хмара, дымом затмило синь.

Новый правитель вскоре мощь ощутил врага -
Север страны в разоре, верного нет полка.
Похулиганив вволю, страха нагнав везде,
Мир заключил и вскоре  в степи ушёл Модэ.

«Мир и родство» лишь фантик, а под обёрткой - дань.
Ханьской принцессы бантик не защитит всю грань.
Будут владенья ханьцев хунны терзать не раз.
Нивы, сады китайцев, с гиком вгоняя в прах.
       
Нет для Модэ преграды, нету теперь врага,
Что бы добыл награды, хуннов топча луга.
Стала державой Хунну: от Семиречья гор
До  берегов Амура свой ученив дозор.

Трудно создать державу - много вокруг преград,
Но сохранить по праву трудно  во много крат.
Правил Модэ  немало - тридцать пять лет в седле.
Много народов пало, кануло в дымной мгле.

Тридцать пять лет преграды - не перейдён рубеж.
Царских курганов клады - к жизни извечной брешь.
Ветер развеял память, солнце сожгло пути.
Лишь, по равнинам хунну, плещутся ковыли.
                6
Большая степь, от Пушты до Хингана,
Раскинулась меж судеб, стран, веков,
Где древний путь степного каравана
Прошло не мало кочевых полков.   
Исчезли хунны, гунны и хазары -
Сарматы, скифы чередой прошли,
Жужани, тюрки, чёрные татары -
Следы давно их занесли пески.
Остались лишь в преданиях, в курганах,
В старинных свитках пыльных стеллажей,
В названиях, былинах, изваяньях
Дела их, битвы, подвиги вождей.
И стоя у Мамаева кургана,         
Под чёрным сводом звёздного шатра,
Невольно ощутив, что кровоточит рана,
Представишь, как богата и щедра
История степи - коварства и обмана,
На войны, голод, мор, невзгоды, и тогда
Поймёшь, как ощущение дурмана,
Что вновь летит свистящая стрела.