ты ведь любил их

двадцать четыре часа по шестьдесят минут: чьи-то озябшие плечи к тебе прильнут, ты к ним прижмешься небритой своей щекой. ну не мельчи уже, ты там внутри какой? сколько сердечек пылало в безумном жаре, сколько из них проклинало тебя потом. сколько из них себя лучшего впредь лишали, враз поменявши его на довольный стон. сколько из них признавались тебе в потемках, что они любят, так любят, не описать! как это было, изысканно, ярко, емко? на выдохе страстном и глядя тебе в глаза? что ты запомнил? изгибы их тощих чресел, или их мощи, брошеные вальяжно? ты был, наверное, пьян, возбужден и весел, все остальное осталось совсем не важно. что тебе ёкало, что тебе жгло и билось? что тебя мучило, милый мой сорванец? что тебя грызло, скажи мне, скажи на милость! скажи ты уже, скажи уже наконец. что тебя ночью ворочило в одеяле, что тебе в воздух подмешивало кисель? чей же там образ, кто же там, кто там? я ли? я там стояла, или вот эти все?

сколько посеял ты в каждом горящем теле чувства, что нужно поглубже и под замок. ты ведь любил их. ну правда, ну в самом деле.

ты ведь любил их, ты их не любить не мог.