Сиротина

Дуня родилась давно. Так давно, что  и сама не помнит когда.
 -  В декабре, будто мамонька сказывала, о самого зимнего Николу.
- Путай больше! – машет на неё рукой сноха Настя. – В  паспорте пошто  тогды маем записана? В декабре… Вокурат  о вешнего Николу и родилась!  В метриках умными людями прописано.  Возьми, почитай…


Дуня живёт у старшего сына Ивана третью зиму.  Сначала, как только занемогла, у  младшего, Алёшки, на другом конце деревни жила.  А как расписала свой дом на каждого в равных долях,  младшей невестке  стала неугодная.
- Хватит, пожила у меня, помотала  нервы, теперь, поди, у Насти  поживи. Раз дом поровну, дак и уход поровну.
И Алёшка на мать обижался долго.   Месяц с лишкой  не заходил. Дуня брюзжала: "Вот как жена настрапалила" 
Уж, конечно, чего греха таить, младший  больше за отцовским домом приглядывал: тут подобьёт, там подколотит, и дровами заправлял и за изгородью следил, кабы не пала. Да ведь разве могла Дуня старшего сына обидеть. Тоже ей родной.
Как Люся, сноха, спровадила,два месяца в расписанной избе одна жила. Когда вытопит печь, когда  в холодной проспит.  Алёшка после перед соседями оправдывался.
- Обида на мать заела. Ванька-то копейки в ремонт не вложил,в доме всё на мои кровные отремонтировано. У него  своя домина на казённые деньги в селе отгрохана, зря что ли в дорожниках больше десяти лет начальничал. А у меня квартирка от леспромхоза, скоро крыша падёт. Думал, перейдём на следующий год, а тут на тебе, расписала.

Танька, соседка,соцработником уж к Дунюшке наладилась, тут Иван со снохой приехали. Кто-то позвонил, что Алёшка мать не проведывает.
Дунюшка  артачиться да плакать перед ними задумала
- Не поеду!Что вы меня, как худу тряпицу туды-сюды валандаете.  Лучше свезите меня на погост к отцу. И Пашеньке хорошо и мне покой, а вам никакой мороки.
-  Все, Дусенька, рано ли поздно на погост поедем,-  Михей, Танькин отец,который всю жизнь с Дуней в соседях прожил, сунул в старухины руки полотенце. – Давай, три сопли да собирайся. Родной сын тебя в дом к себе жить приглашает, когда ещё экий почёт узнаешь. Да и кто тутока за тобой глядеть станет. Чужие много не находят.

Пришлось из родной избы ехать. Двери на замок заперли, ставни закрыли, и стало на один пустой дом в деревне больше.

Жилось у Ивана Дунюшке  не худо. Спала в тепле, за печью. К столу под руки водили. В баню раз в две недели на санках таскали.
Вот и сегодня сидит она у самовара намытая. Сноха Настя хлопочет у стола. Да и как не хлопотать в самые именины.  Дочь с внучкой на гостьбу приехала.
- Бабка, ты мне денюжку дашь? – пристаёт к Дуне пятилетняя Ленка.- Мне мама сказала у тебя выпросить.
- Ленка, отстань!- нарочно ругается на неё мать. – Видишь, бабушка всё равно не слышит.
-  Слышит, - начинает ныть Ленка. -  Пускай денюжку даёт.
Дунюшка улыбается беззубым ртом и гладит Ленку по волосам
- Сугревушка ты моя!

Ближе к обеду зашла  приехавшая в сельсовет Танька.
- Ой, а я и не думала, что в столы попаду. Думаю скоренько, тёту Дуню попроведать, приветы передать, да сказать, что у избы с крыши шиферину снегом стащило.Мужик-от мой куском толи маленько прихватил. Вы уж гляньте. Алёшка-то нонь не ходит, всё серчат.
- Поглядим, поглядим. А ты садись к столу. Больши-то гости вечером будут, а мы по -скромному посидим. – Настя поставила Таньке стул.
- Ехать бы нать да и неудобно  без подарка-то.
- Будет тебе с подарками-то! В нашем застолье гостей: мы с бабкой да Светка с Олёнкой. Дедушко Ваня у нас неделю, как в санатории отдыхат, - спину лечит. Уж где и надсадил, как окромя ручки тяжелее ничего не выздымывал, но врач сказал, для профилактики!
Дунюшка, закрыв глаза, громче задула на блюдце.
- Что, бабка, чай порато горячий? – зная,что не нравятся  свекрови такие разговоры, улыбаясь, переглянулась с дочерью Настя. - Ну, подуй, подуй.
- Тётя Дуня, здравствуй!  –  Танька через стол протянула Дунюшке руку.
 –Упряжку тебя не видала! Как поживаешь-то?
Дунюшка поставила чашку на стол и, приглядываясь к гостье,  смешно сморщилась
-  Дак живу помаленьку. А ты, девушка, чья будешь-то? Всяко не Настина племянница?
- Здрасте-приехали, бабка!- рассмеялась Настя. - Неужто не узнаёшь? Это ведь  Таня, Михея Кузьмича дочка, с твоей родной деревни.
- Ой, Танюшка! Я пошто тебя не признала-то?  Да ты будто  ране поменьше была
Танька громко рассмеялась
- Дак ведь я ем хорошо! Привет тебе, тётушка, от всей нашей деревни. Приеду, всем расскажу, что ты, как королева живёшь. Ишь, какой халат фланелевый на плечах!
- Живу… Себе не в радость, да людям в тягость.
- Опять начала, - всплеснула руками Настя. – В какую тягость-то? Выдумыват сидит. Хоть бы для дня рождения не щипала! Недаром тебя Люська-то с рук скоряя спихнула. Ведь никакого терпежу с тобой не хватит. Пей лучше чай.
Дунюшка прикинулась глухой
- Михей-от Кузьмич, Танюшка, каков? Всё ещё в мастерской плотничат?
- Какое там! Ноги по дому еле переставляет.  Лонесь в больнице два месяца отлежал, - операцию на почках делали. Нонь с трубочкой ходит. Хоть бы себя-то обслуживал маленько и то ладно. Тоже ведь возраст. Вы с ним не одного года разве?
- Нет. Он с Пашей моим, тридцать пятого.
- Двадцать пятого!- поправила Настя.
-Давай!  Что я не чувствую совсем…
- Да, как тридцать-то пятого, бабка? Павел Иваныч всю войну прошёл, до самого Берлина!
- Шошнадцать годков ему было, как на фронт-от зАбрали
- Ну, дак и считай… Двадцать пятого….
- …Всё рассказывал, покойничек: « Ой, Дунюшка, как страшно –то было. Бомбят кругом, свет белый на дыбы встаёт, а я в окоп глубже зароюсь,глаза закрою, да нашу пожню  в Волошкове вспоминаю, как косим с отцом, как прокосья разбивам. Мать с сестрой рядом. Родник журчит. Глаз не хочется открывать. Убили бы, и не заметил» Пришёл домой - живого местечка на теле нет. И не пожил похорошему.  Война нЕ дала.  Робята в школу ещё не ходили, Лизоньке годика не было, помер. А следом и Лизоньку с собой зАбрал.
- А я в двадцать восьмом родилась, вокурат о зимнего Николу, мамонька сказывала…

Дунюшка попросилась  на кровать. Устала. Танька с Настасьей под руки увели  её за печь
- Отдохни маленько, - Танька поправила на Дунюшке одеяло, - я ещё за столом  посижу, а как засобираюсь, скажусь тебе.

- Так-то будто и ничего,  - жалуется захмелевшая Настасья. -  Но иной раз так она меня выведет, что сил нет. Сяду в угол да пореву.
Танька, подносит палец к губам
- Услышит ведь.
- Чёрта она услышит! А и услышит дак что? Всяко  ухватом не отходит.
У меня ведь, Таня, окромя её, двор скотины,  муженёк, сыночек её, с его карахтером.  Быват ведь, милая, надуется, неделю со мной слова не проронит. А мне до того тошно-то!Светка,  дочка, одна без мужика дитё тянет. Мало, внучке деньги даю, дак ещё Светке на учёбу кажный месяц вынь-да положь. Пенсия-то у бабки хорошая, нонь больше двадцати получат, да мы на двоих окол этого.  Дак уж пусть ещё поживё.Хороша прибавка.
Какого дня на улице Люсю видала. Приезжала по магазинам. Говорит: « Бабку себе заберём. Нечего тебе одной деньги грести» А я ей прямо сказала: «Не дам!»  Поздно спохватилась!

А уж иной раз думаешь, да забирайте вы её, никаких денег не нать. То молоко из банок разольё, то вёдро окувырнё. Вчерась  вот с водой пришла, а она сидит на кровати, пальтуха на плечах, бурки на разны ноги, плат коротким концом* завязан, рёвом ревит, вези её домой и всё!  А  куды я её повезу? Кому она там нужна. Стенам холодным?
- Дак что, Настя, поделаешь.  Стар, что мал. Спробуй, наладь.
Заплакала, разбуженная громким голосом Насти, Ленка. Танька засобиралась домой.
- Тётя Дуня, - тронула она за плечо Дунюшку, -  я поехала, может, кому чего передать.
Дунюшка открыла мокрые глаза.
-  Поезжай с богом. За домом-то  моим пригляди там.Мне-то уж не бывать.
- Я и так гляжу. Мы век свой в соседях.
- Отцу-то привет от меня большой.  Как он там? Всё плотничат?
- Плотничат…
- Танюшка, погоди. У тебя  из детушек-то робятки одне, али доченька есть?
- Нет, тётя Дуня, нет доченьки, одни мужики. Неужто не помнишь?
- Худо, девка, надо бы  было дочь народить. Вот была бы жива у меня Лизонька, жила бы я нонь  на чужих хлебах, была бы сиротиною? Нет, дефка, ни в жисть не была бы.


фотография "Семья" Георгия Мстиславовича Колосова. Деревня БУхалово, Кенозерье 1988 год