Офицеры

По мотивам одноименного советского художественного фильма
1971 года, авторы сценария Борис Васильев, Кирилл Рапопорт, режиссёр-постановщик Владимир Роговой

Поэма

Глава первая. Портсигар.

Деревенским был задирой,
Курсы красных командиров
Неожиданно прошёл,
Комсомол меня нашёл!

Ловок, лошадей люблю
И мишень в прицел ловлю
Из любого положенья,
Бью в десятку без сомненья!

Крест на грудь - обычай старый,
Мне вручили шаровары,
Лучшему в своём полку
И отличному стрелку.

Шаровары цветом алы,
Бодрый взгляд иль взгляд усталый,
Но заметен ты в строю
И тебя в лихом бою

Можно сразу отличить,
Тебе что-то поручить,
Вот такие, с пылом, жаром,
Наградные шаровары!

В увольнение иду,
Рад Москве, но на беду
Стужа, лёд и темнота,
Вдруг лицо и… Красота!

Девушка, изящный стан,
А с ней рядом хулиган,
Женской красоты хулитель,
Забияка и грабитель,

Нож достал, но я успел,
Свой язык он чуть не съел,
Подавившись от удара
Командира в шароварах!

Вылезли его дружки,
Но им было не с руки,
Палкой сбить меня хотели.
Головой в сугроб влетели.

Вот такая была каша,
Познакомился с Любашей,
По-французски понимает,
Свет и Кротость излучает,

С ней сходили на концерт,
Был простой входной билет, -
В стужу, чтоб увидеть сцену,
Зритель приносил полено.

Так тогда помог мне случай,
Я, наверное, везучий,
По Москве разок прошёл
И жену себе нашёл!

Скоро кончилась учёба,
Любушка, моя зазноба,
Лик прекрасный, стройный стан,
Со мной едет в Туркестан.

Командир нас строго встретил,
Он как будто не заметил
Свет от красных шаровар,
Меткий глаз, бойцовский дар.

«Вы с женой сюда? Шикарно!
Триста всадников, казарма,
Нары, спать не на диване,
Мыться вместе в общей бане,

Кухня общая, сортир,
Думать должен командир!..
Туркестан, - удар камчи,
Нас терзают басмачи.

Сохранить жену хотите?
Срочно, взводный, увозите!
Берегите от морщин,
Жить здесь будете один».

Командир суров, уходит,
К нам комвзвода вдруг подходит,
Строен, быстр, очами светит,
Говорит, - Москвою бредит.

Всадник вдруг во двор влетает,
Ранен в грудь, изнемогает,
Падая, он восклицает:
«Снова банда ускользает,

На тропе, как волк в пути,
Хочет Ахмет-хан уйти!»
Вмиг комвзвода понимает,
На дыбы всех поднимает,

Эскадрон вперёд летит,
Конь под взводным ржёт, храпит.
Командир вслед выбегает,
Только головой качает,

Взгляд суров, огнём горит,
Мне спокойно говорит:

«Вы на вышку к пулемёту,
Вот такие здесь заботы!»
Любу вежливо зовёт:
«Скоро, Люба, всё пройдёт,

А пока не обессудьте
И в укрытии побудьте».
Я на вышку к пулемёту,
Об оружии заботы

Для меня сплошная радость,
Мне оружие не в тягость!
Командир со мною рядом,
Смотрит светлым строгим взглядом.

Взгляд вниманье излучает,
Командир вдруг вопрошает:

«Как стреляете, любезный?»
Мне легко ответить честно,
Говорю: «На мне недаром
Наградные шаровары!»

Командир, как лёд, не тает,
Снова что-то знать желает:
«В армию зачем пришли?
Что вы в армии нашли?»

Я лишь головой качаю
И спокойно отвечаю:
«В армию не сам пришёл,
Комсомол меня нашёл!»

Взгляд комэска как гранит,
Мне сурово говорит:

«Каждый жизнь на что-то тратит,
Мой отец, мой дед, мой прадед,
Знали, жизнь свою листая,
Есть профессия такая!

Кто-то роскошью гордится,
В жизни к ней одной стремится,
Мои предки жили, зная,
Есть профессия такая,

Ею с гордостью владели,
Навыки свои умели
Сохранять и умножать,
Внукам их передавать».

Говорю, не понимая:
«Есть профессия такая?
Офицер – службист, служака,
Жизнь в строю и навык – драка!

Нет, военная наука
Что-то будто вроде трюка.
Офицер, он не учитель, -
Службы ревностный хранитель,

Он не плотник, не шахтёр,
Он не повар, не монтёр,
Служит, если поле боя,
Нет войны, идёт на волю.

Мне одна есть резолюция, -
Мировая революция,
Войны, кровь уйдут из мира, -
Сброшу форму командира!»

Строгость командир хранит,
Мне сурово говорит:

«Армия та не в порядке,
Где набор по разнарядке,
А система перестала
Холить профессионала.

Наши предки жили, зная,
Есть профессия такая,
Важно овладеть и знать,
Родину как защищать!»

…Эскадрон назад идёт,
Оставляю пулемёт,
Взводный и бойцы устали, -
Главаря бандитов взяли!

Переводчик наш Керим
Лют к бандитам, нетерпим,
Он подвижен, словно ртуть,
Хана норовит пихнуть.

А комвзвода ураганный,
Свежий шрам под глазом рваный,
Ссадину рукой скрывает,
И к Любаше подбегает,

Полевых цветов букет,
Ей в подарок тет-а-тет.
Кто же этот парень бравый?
«Взводный я, Иван Варавва,

Суматоха и смятенье,
Наших будней представленье,
Познакомиться хотел,
Как на крыльях к вам летел!»

Подхожу я тихо сбоку,
Ваня бравый, - ясный сокол,
«Муж мой», - Люба говорит,
Ваня смотрит, взгляд открыт,

Уваженье слышно в тоне,
Любе говорит: «Я понял…»
Мне же молвит громко, браво:
«Взводный я, Иван Варавва!»

Я улыбку прячу тщетно,
Говорю ему: «Заметно!
Прибыли вот, в новый климат,
Взводный Алексей Трофимов».

Волком смотрит Ахмет-хан,
Будто деспот иль тиран,
Тело связано верёвкой,
Взгляд не связан, в нём издёвка.

Хан по-русски понимает,
По-туркменски отвечает,
И Керим глазами водит,
Командиру переводит:

«Триста сабель, - говорит, -
Это прах, а есть гранит!
Сын мой вас не пожалеет,
Тысяч пять клинков имеет».

Ваня в стороне стоит,
Рядом с нами, говорит:
«Наш Керим глазами водит
И неточно переводит».

Ничего не понимаю,
С удивленьем восклицаю:
«Ваня, ты огонь Вселенский!
Понимаешь по-туркменски?»

Ваня головой качает,
Мне с улыбкой отвечает:
«По горам здесь полетаешь,
Не такое, брат, узнаешь!»

Командир наш говорит:
«Хорошо, твой сын – гранит,
Тысяч пять клинков имеет,
Нас убьёт, не пожалеет,

Только выйдет ерунда,
Если он придёт сюда,
Только сунется пострел,
Будет, хан, тебе расстрел!»

Хана взгляд котлом кипит,
Крут, зубами хан скрипит,
Всё по-русски понимает,
Но молчит, не отвечает.

Мимо нас его проводят,
Хан глазами злобно водит,
Сильно он на нас серчает
И Любашу замечает.

Строит командир бойцов,
Смотрит строго, взгляд суров,
Вдруг с улыбкой восклицает,
Благодарность объявляет.

Ночь, казарма, спят бойцы,
На перилах как скворцы
С Любой мы сидим, не знаем,
Где же ночевать, гадаем.

«Ой, Алёша, я поеду
Завтра или, может, в среду.
Как семью нам сохранить,
Где же здесь мы будем жить?»

Любу глажу, говорю:
«Крепко на ногах стою,
Видишь, я сейчас курю,
Завтра с ним поговорю».

Из казармы вдруг надир,
Дорогой наш командир,
В темноту ночи выходит,
Курит в небо, не уходит.

Люба мне на ухо шепчет:
«Алексей, гораздо легче
С ним сейчас поговорить,
Не тянуть резины нить».

«Хорошо, поговорю», -
Любе твёрдо говорю
И шагаю к командиру
Требовать свою квартиру.

Подхожу, изнемогаю,
Потому что понимаю,
Просто Родине служить,
Но непросто попросить!

«Разрешите обратиться?
Есть вопрос, и мне не спится,
Голова полна забот,
Разрешите принять взвод?»

Глаз комэска не скучает,
Он как будто изучает,
Командир мог посмеяться
Надо мной как над паяцем,

Но он говорит серьёзно,
Просто, не амбициозно:
«Говорите, взводный, здраво,
Но пока Иван Варавва

Вам поможет осмотреться,
К службе нашей приглядеться!»
Отдаю в ответ я честь,
Говорю привычно: «Есть!»

И к Любаше возвращаюсь,
Крепко про себя ругаюсь.
Ей в глаза как сыч смотрю,
Ничего не говорю.

Командир вдруг к нам подходит:
«Кто здесь ночью колобродит?
Спать пора, идите спать,
Завтра будете гулять».

Я хотел ему сказать,
Мол, не знаем, где нам спать,
Мысль мою он вмиг поймал
И вопрос предугадал:

«Вы пока в столовой были,
Угол вам отгородили».
Командир ушёл по делу,
Я как гусь воспрянул телом,

Любе важно говорю:
«Крепко на ногах стою,
Вот, пошёл, поговорил,
И квартиру получил!»

Мы в казарме, - нары, тени,
Деревянные мишени
Сделали бойцы оградой,
Мы любой ограде рады.

Поцелуй как лепесток,
Как нектар, как мёд, цветок,
Но в мишенях старых дыры
Спереди, с боков и с тыла!

Пуля с пулей неразлучны,
Все в мишень попали кучно,
У отверстия в углу
Слились все в одну дыру,

Дыры по углам сияют,
Глаз нескромный привлекают,
Очи Любушки блистают,
Меня в омут завлекают.

Любушка прекрасна станом,
Прикрываю чемоданом
Ограждение с изъяном
И целую Любу рьяно!..

…Но не спится ночью мне,
Думаю я о жене,
Здесь война, а не игра,
Вправду, думать мне пора!

У войны опасна плеть,
Надо бы скорей успеть
Отвезти домой жену,
Чтоб всерьёз начать войну.

Мысли не дают покоя,
В голове как пчёлы роем!
…Командир в ночи не спит,
Свет в окне его горит,

Слышу, как он говорит,
Ване выговор летит:
«Взводный, вы же рисковали,
Вас они чуть не достали,

А у вас победный тон,
Но без спроса эскадрон
В горы вы как вихрь сорвали,
Как в засаду не попали?

Не солома и не щавель, -
Тысяча жестоких сабель,
Взводный, нет у вас канвы,
Можете без головы

Вмиг в бою лихом остаться
Иль на пулю вдруг нарваться.
Прежде надо всё обдумать,
Командир обязан думать,

Вам пора бы перестать
Шашкой без ума махать!»
В этот миг я захожу,
Разрешения прошу,

Командир мне отвечает:
«Что вам, взводный, спать мешает?
Зелены вы, парни, очень,
Служба - днём, спать надо ночью,

Уловите службы нить,
Вам не надо приходить,
Вот такая вот сатира,
Без приказа командира!»

Командир нас оставляет,
Ваня головой качает:
«Крут, но командир, что надо,
Боевой, не для парада,

Лёша, брось победный тон,
Перестань считать ворон,
Прежде надо всё обдумать,
Командир обязан думать!»

Тихо головой качаю
И с усмешкой отвечаю:
«Слышал только что я это,
Может, есть ещё советы?»

«Виноват я, Лёшка, каюсь,
На ловушки нарываюсь,
Кость нам в горле Ахмет-хан,
Подлый Роковой Капкан.

Нас не выпустят отсюда,
Стянут силы отовсюду,
Будут нас всерьёз долбить,
Хана чтоб освободить!»

У окна стою, серчаю,
Тихо Ване отвечаю:

«Не могу начать войну,
Отвезти домой жену?
Ваня, мудрый дай ответ,
Нужен мне сейчас совет!»

Трогая под глазом шрам,
Говорит: «Совет не дам,
Ничего не вопрошай,
Думай, Лёшка, сам решай».

Случай я призвал к ответу,
Бросил в воздухе монету,
Ваня смотрит и смеётся:
«Что там, Лёша?» «Остаётся!»

С Ваней курим у окна,
Но не спит моя жена,
Ничего о том не знаю,
С Ваней дело обсуждаю.

Ночь, мы с Ваней у окна.
А тем временем жена,
Ночью нет нужды иной,
Идёт срочно за водой!

Стройный стан как хворостина,
Позабыла дисциплину,
Командира разговор,
Люба вышла в тёмный двор.

Любу темнота скрывает,
Моя Люба исчезает!
Вот и весь наш разговор,
Кто украл, кто враг, кто вор?

Глупость Рок нам не простил
И ударил подло в тыл,
Перед Роком мы в ответе,
У Судьбы суровы клети.

Любу часовой проспал,
И его арестовал
Сразу наш комэск суровый,
Голос тихий и свинцовый.

Надо срочно всё обдумать,
Командир обязан думать.
Меня с Ваней приглашает,
Ваня быстро рассуждает:

«Переводчик наш Керим,
Скользкий, как в пруду налим,
Хитро нить из слов водил
И не так переводил.

Слово Ахмет-хан сказал,
Будто что-то приказал,
Не могу Кериму верить,
Надо бы его проверить!»

Командир всё понимает
И Керима вызывает,
Ваня спрятался в углу,
Я спокойно встал к окну.

В комнату Керим вбегает,
«Маузер» свой поправляет,
Скользкий наш Керим как ртуть,
Хочет снова обмануть?

Командир наш говорит,
Взгляд его огнём горит:
«Эх, Керим, ты прячешь страх,
Хитрость у тебя в глазах,

Быстро, парень, ты смекнул,
Часовой когда уснул,
Делать что и сделал смело,
На плечах ты вынес тело!»

Переводчик отступает,
«Маузер» свой вдруг хватает
Выстрел сделать и уйти,
Но Варавва на пути,

«Маузер» вмиг выбивает,
Видит командир и знает,
Как с Керима хитрость снять,
Молвит тихо: «Расстрелять!»

Страх вперёд Керима движет,
Сапоги нам страстно лижет,
Не желает умирать,
Знает, где жену искать!

В древнем склепе, на погосте,
Нам туда, к бандитам в гости,
Ночью мы идём с Вараввой,
А Кериму как отрава,

Но ведёт нас сквозь заставы,
Через горы, через травы,
Для него сейчас спасенье,
Жизнь Любаши, без сомненья.

Вот мазар, высокий купол,
Забираюсь на приступок,
В куполе вверху отверстие,
Что ж, от Ангела приветствие!

Вмиг бандиты впали в ступор,
На костёр к ним через купол
Падает посланник с неба,
Пистолеты вместо хлеба.

Ваня вмиг всех повязал,
Но Керим от нас удрал,
Среди дров и головёшек
Голос Любушкин: «Алёша!»

Скачем мы, и сердце радо,
Скачем, но нас ждёт засада.
Люба на коне верхом
Может выпасть кувырком.

А бандиты наседают,
И надежды наши тают,
Ване я кричу: «Скачи!
Не отстанут басмачи,

Береги, дружочек, Любу,
Басмачам я врежу в зубы».

Ваня мне кричит в ответ:
«На, возьми мой пистолет».
«Маузер» кидает мне:
«Спрячься вон на той скале!»

Вот они, крутые рожи…
Голос Любушкин: «Алёша!»
Ваня с Любой ускакали,
Чтоб бандиты не скучали,

Кто в прицеле показался,
Вмиг на месте там остался.
И бандиты не прошли,
Постояли и ушли,

Через скалы пролетели
И перехватить успели,
Пал под Ваней конь от пуль,
Ваня в пыль летит как куль,

Басмачи безумно рады,
Ваня – лучшая награда!
Лошадь Любу унесла,
Жёнушку мою спасла.

Банда Ваню окружила,
Банда к Ване подступила,
Весело всем, все хохочут,
И Керим здесь, он отходчив,

Тоже шутит и хохочет:
«Что Варавва теперь хочет?
Ваня, всё тебе найду,
Говори, - переведу!»

Ваня весь в пыли, не знает,
Делать что и что спасает,
Он одно хотел бы знать,
Как дороже жизнь продать.

Сердце лжёт, душа не знает,
Но одно всегда спасает,
Всем поможет, когда нужно,
Крепкая мужская дружба!

Подо мной летит струной
Конь горячий вороной,
И в бандитский плотный круг,
Там, где Ваня замер вдруг,

На коне лихом влетаю,
Ваню за руку хватаю,
Получил в Москве недаром
Наградные шаровары!

Те, кто выстрелить хотели,
Сделать выстрел не успели,
Брань моя, крутой сироп,
И в придачу пуля в лоб.

Ваню мигом подбираю,
Конь летит, парит, порхает,
Банда, как осиный рой
В страшной злобе за спиной!

Камни, ветви алычи,
Ваня весело кричит:
«Лёша, вон туда скачи,
Будет им удар камчи».

Между скал мы пролетаем,
Поворота достигаем,
Банда сзади ветром зим,
Бьёт вдруг пулемёт «максим»!

Прежде надо всё обдумать,
Командир обязан думать, -
Разозлить бандитский стан,
Чтобы затянуть в капкан.

Не солома и не щавель,
Сотни грозных крепких сабель,
Теснота ловушкой стала,
Пуля каждого достала.

Миг прекрасный, миг удачи,
А могло быть всё иначе,
Но комэск наш всё обдумал
И капкан врагу придумал.

Любу лошадь привезла,
Лошадь путь сама нашла,
Смотрим на неё и рады,
Любушка - моя отрада!

Спешившись, жена идёт,
Но опасность снова ждёт,
Ускользнул от нас Керим,
Пуля и винтовка с ним.

В Любу наш Керим стреляет,
Но комэск наш замечает,
Любу за руки хватает
И собою заслоняет.

Сердце кровью вдруг облито,
Притянуло как магнитом
Пулю-дуру, как нарочно.
Как же так? Нам стало тошно!

Любу наш комэск спасает,
Но от пули погибает.
В подлости Керим наш смел,
Я беру его в прицел,

Ловкость парня не спасает,
Моя пуля настигает
Грудь Керима в острых скалах,
Пропасть его склепом стала.

Замер наш комэск суровый,
Где ваш голос, строгий, ровный?
Головы над ним склонили
И в себе похоронили

Мы к карьере офицера
Слово ложное как сера
С ядом злобной клеветы,
Теперь верю, веришь ты,

Наши предки жили, зная,
Есть профессия такая, -
Каждую секунду знать
Родину как защищать!

Память о комэске свята,
Нам теперь одна награда. –
Его Слово не забыть
И профессию любить.

Жизнь нас часто может ранить,
Но всегда спасает Память,
От Судьбы я принял дар, -
Командира портсигар,

Надпись серебром искрится:
«Год пятнадцатый, Галиция,
Офицеру роты в дар
От солдат сей портсигар».

Глава вторая. Зеркальце.

Снова вдаль бросает нас,
Новый поступил приказ,
Мчит по рельсам эшелон,
Едет славный эскадрон!

Ваня наш бежит по крышам,
Поезд стал идти чуть тише,
Чуб задиристо торчит,
Машинистам он кричит:

«Старший, скоро ль будет Тихая?
Степь кругом и местность дикая».
Чёрный машинист как грач:
«Что случилось?» «Нужен врач!»

«Станция ещё не скоро,
Мы, дружок, не поезд скорый».
Ваня брови грозно хмурит:
«Есть разъезд, где врач дежурит?»

«Я гляжу, ты парень ловкий,
Там не будет остановки».
«Поезд ты притормози,
Медика взять помоги»!

…Вот разъезд, и тихий вечер,
В шашки здесь играет фельдшер,
По указке машиниста
Фельдшера хватают быстро

Ваня и боец суровый
Несут в поезд, - всё, готово!
Поезд набирает ход,
Дальше на Восток идёт.

Весь разъезд оторопел:
«Что творится? Кто посмел?»
Поезд мчит, летит вперёд,
Лихо входит в поворот.

Медик пухлый, добрый с виду,
Но на нас таит обиду:
«Накормлю всех валерьянкой,
Мне не дали сыграть «дамкой».

Ваня наш смущён немного:
«Не судите, друг мой, строго,
Знаете, процесс неведом,
Как отцы и наши деды,

Смотрим и не понимаем,
Миг, когда начнёт, не знаем!»
«Да, конечно, как вам знать,
Можете вы лишь хватать».

В этот миг в углу, в загоне,
Любушка вдруг тяжко стонет,
Голос жалобно стенает,
Любушка моя рожает!

Я не знаю, что мне делать,
Медик нас довольно смело
Прочь куда-то прогоняет,
А куда, и сам не знает.

Растерялись мы немного,
Волком смотрит медик строго,
Тесен наш вагон-теплушка,
Медик с нас снимает стружку.

Ваня смотрит на меня,
Как на дохлого коня:
«Муж ты или ты не муж?
Взялся и тяни свой гуж!»

Все бойцы ответа ждут,
Кошки на душе скребут,
Снова Любы стон я слышу
И смотрю наверх, на крышу.

Медик ищет воду, таз,
Ваня отдаёт приказ:

«Старшина здесь остаётся,
Остальным уйти придётся,
Ничего, брат, не попишешь,
Будем, хлопцы, ждать на крыше!»

Лезут воины на крышу,
Я устал и плохо слышу,
Хитро Ванькин глаз горит,
Старшине он говорит:

«Можем крик мы не услышать,
Стукнешь шваброй сильно в крышу».
Глазом старшина мигает,
Ване тихо отвечает:

«Если парень вдруг родится,
Явится, не запылится,
Ваня, стукну так я в крышу,
Поезд весь мой стук услышит».

Поезд мчится сквозь поля,
В цвете полевом земля,
Мы на крыше сидим дружно,
Рвёт гармонь боец натужно,

Кто-то песню прерывает,
Новую вдруг запевает:
«Паровоз летит вперёд,
Милость от судьбы не ждёт,

Будет мир нести винтовка,
Братство – наша остановка!»
Неба синь, цветёт земля,
Грустен среди всех лишь я.

Ваня в бок меня толкает,
Светом взгляд его блистает:
«Что грустишь, как в дождь синица?
У тебя казак родится!»

«Ваня, кто ж такое знает?
Часто девочек рожают».
«Что с того? Во все века
Дочь приносит казака!»

«Дочка, - хорошо, Иван,
Есть всего один изъян,
Говорю я не в укор,
Имя выбрали… Егор».

«В честь комэска?.. Молодец!
Связь времен, идей, сердец,
Службы суть и суть карьеры,
Быть Егорке офицером».

Содрогнулась наша крыша,
Вздрогнул поезд, стук услышав,
Кто-то из бойцов вопит:
«От удара зад болит!»

Ваня плечи мне сжимает,
Взгляд его огнём блистает:
«Алексей, ты зря грустил, -
Парня Родине родил».

Поезд замедляет ход,
Склон, и он едва ползёт,
Тонко паровоз свистит,
Ваня с крыши вниз летит,

Рвёт ромашки в чистом поле,
Небо, свет, земля, раздолье!
Целый сноп цветов срывает
И обратно успевает,

С крыши незаметно, тихо,
Сквозь окно кладёт он лихо
Любе наш букет в подарок,
День от чувств сегодня жарок.

Нежно пахнет сноп ромашек,
Солнце в нём и пенье пташек,
Люба рада, хоть устала:
«Ванечка… Иван Варавва!»

…Служба в холоде идёт,
И еды недостаёт,
Плачет наш Егорка жалко,
Просит молока у мамки!

Может молоко пропасть,
Голода коварна пасть,
И на кухне у нас пусто,
Рыбий жир и хлеб, - не густо.

Голод – язва, голод – рана,
И в один из дней я рано
Мясо в котелке и суп
Бережно домой несу,

Лучше, мол, снабженье стало,
Для детей, жён комсостава.
Люба поняла всё сразу:
«Алексей, смотри, здесь мясо,

Доппаёк для жён я знаю».
Терпеливо объясняю:
«Котелок я свой сберёг,
Ванькин съели мы паёк.

Люба, мясо съешь разочек».
«Алексей, скажи, дружочек,
Как же службу вам нести,
Вы голодные… Прости,

Не могу есть, Лёша милый».
«Ешь, Любаша, через силу,
Парня надо воспитать,
Родину чтоб защищать!»

Хнычет парень в колыбели,
И мои слова сумели
Сердце Любы убедить,
Жизни чтоб продолжить нить.

Ваня наш не зря зубрил,
На учёбу поступил,
И открыл в Москву он дверь,
Расстаёмся мы теперь.

Паровоз на всех парах,
Мы с Егоркой на руках,
Люба, я и друг наш Ваня,
Взгляд его на Любе замер.

Наш Великий Треугольник,
Отношений наугольник,
Нас роднит не только служба,
Нам нужна как воздух Дружба.

Ваня Любу обожает,
Но я знаю, и он знает,
Дружба нас ведёт с собою,
А семья… семья – святое.

Дружба нас объединяет
И от глупостей спасает,
Дружба всех всегда спасёт,
От страстей убережёт.

Рында бьёт, состав плывёт,
Поезд на Москву идёт,
Ловкость Вани, - ловкость кошки,
И, повиснув на подножке,

Нам кричит, в движеньях скор:
«Ладно, этот пусть Егор,
Но другого без обмана
Назовёте вы Иваном!»

…Служба, новый городок,
Далеко теперь Восток,
Здесь тепло и много солнца,
Зайчик бьёт в одно оконце,

Луч от зеркальца играет,
Девочки лицо ласкает,
Время, на уроки скоро,
Зеркальце в руке Егора.

Девочка луч замечает,
Завтрак резко прерывает,
Быстро свой портфель хватает,
Спешно в школу убегает.

Стройная, глаза как сливы,
Пионер Егор Трофимов,
Кажется, в неё влюбился,
Но пока ей не открылся!

Девочка вперёд плывёт,
А Егор за ней идёт,
Но соседские ребята
Ревностны к своим девчатам

И к Егору пристают,
Драться за угол зовут,
Пятеро, а он один,
Лишь портфель тяжелый с ним.

Пусть один и против всех,
Ждёт всегда в бою успех,
Если ты стоишь за Правду,
Бой тогда стократ оправдан.

«Женихам у нас не место,
Тили-тили-тили-тесто,
Наш жених сейчас получит,
Наш урок его отучит

По дворам чужим ходить
И за девочкой следить!»
Хулиганы лезут рьяно,
Точно бьют и без изъяна.

Грудью встань за Правды дело,
Стой в бою за Правду смело.
С ног Егора вмиг сбивают
И телами накрывают,

Но Егор вдруг ускользает,
А портфель не выпускает,
На ноги встаёт и бьёт,
Главный хулиган орёт,

Он от боли вспомнил маму,
Шрамы будут, будут раны!
Пионер Трофимов рьяно
Бьёт портфелем хулигана,

Шрамы будут, будут раны,
Крик истошный хулигана,
От Трофимова бежит
В переулок и вопит!

Ноги девочки плывут,
Думает, за ней идут,
Но… Егора сзади нет,
Что случилось? В чём секрет?

…А в Китае обстановка,
Помощь ждут, нужна сноровка,
Здесь в Страну Прекрасной Панды
Вторглись грубо оккупанты.

Дым, огонь, война, пожарище,
И китайские товарищи
Просят раненых спасти,
За кордон перевезти.

А японцы не зевают,
Пушки бьют, не прекращают,
Кто спасёт, поможет вдруг?
Рядом есть советский друг!

Совещанье командиров.
«Кто пойдет?» «Майор Трофимов!
Холоден он, словно лёд,
Женщин и детей спасёт,

Раненых возьмёт с собой,
Провокации на бой
Избежит, бой не случится,
Вовремя посторонится!

В Академии учился,
Никогда не торопился,
Прежде чем идти волной,
Думает он головой».

В общем, получил приказ,
Так в строю любой из нас
Мог заданье получить,
Родине чтоб послужить.

…Выполнил приказ, но вдруг
В блиндаже китайский друг
Смотрит на меня в упор
И заводит разговор.

«Как живут жена и дети?» -
Бьёт вопросом, словно плетью!
Ничего не понимаю,
Рот сердито открываю…

Вдруг смотрю, - так это грим
Под китайца, а под ним
Взгляд всё тот же, брызжет лавой,
Мой дружок… Иван Варавва!

«Не признал?.. Эх, старый хрыч!
Лёшка, друг, держись, не хнычь!»
«Я смотрю, как с высоты,
Вроде ты, но и не ты».

Обнялись, не чуя рук,
Вот так встреча, вот так вдруг,
Ваню год как потеряли,
Вот куда дела призвали!

Здесь он в гуще, на пожарище
И китайские товарищи
Слушают его советы,
Чёткие как строй ответы,

Прежде, чем начать, подумать,
Командир обязан думать,
Каждую секунду знать
Свой манёвр и выполнять!

Ночь прошла, как миг исчезла,
Друг мой старый, друг мой честный,
Ждут его, меня ждут роты,
Утро, новые заботы!..

…Снова тот же городок,
Запад, далеко Восток,
Теплый день и много солнца,
Зайчик снова бьёт в оконце,

Луч от зеркальца играет,
Девушки лицо ласкает,
И глаза девчонки тают,
Мама что-то замечает,

Маму в щёку дочь целует,
Свежий ветер в окно дует,
Быстро свой портфель хватает
И поспешно убегает.

Луч от зеркальца играет,
Милое окно ласкает,
Время птицей летит скоро,
Зеркальце в руках Егора.

Парнем стал, жених завидный,
Издали заметен, видный,
Хулиганы не подходят,
Стороной его обходят,

Класс десятый, время мчится,
В армию Егор стремится,
Танк серьёзно изучает,
Время всё им занимает.

К Маше быстро подбегает
И её портфель хватает,
Вместе теперь ходят в школу,
Все завидуют Егору.

Взялась Маша помогать
Льва Толстого изучать.
«Будет лишь один раздор,
Будет драка, будет спор,

Если сладости искать
И страданий избегать!
В жизни есть одно – смиренье
И с собою примиренье.

Даже если ты страдаешь,
Жизнь люби, и ты узнаешь
Свой полёт, предназначенье,
Миру славное служенье».

Плохо парень Машу слышит,
Перемена в школе брызжет,
И Егор одним лишь занят,
Порезвиться б, побуянить.

Маша смотрит на Егора:
«Всё пустые разговоры!
Ты хоть что-то понимаешь?
Что молчишь, не отвечаешь?»

В трубку дует и стреляет,
Пластилином попадает
Долговязому в затылок,
Дрогнул как листок верзила.

«Как так можно, чем ты занят?
Хватит без ума буянить!
Как не может восхищать
В нас способность всё прощать?»

А Егорка всё стреляет,
Между делом отвечает:
«Я Толстого не пойму,
Мир его, его войну.

Пьер Безухов, что он бродит?
Себе места не находит!
Так не выиграть войну,
Можно потерять жену.

Как Безухов побеждает?
Он как тень везде витает.
Народ бился и пыхтел,
Пьер тем временем хотел

Различить народа душу,
Нам такой герой не нужен!»
«Ужас, если так ответишь,
«Два» получишь, не заметишь».

«Говорю, как есть, как знаю,
А учитель пусть решает!»
Долговязый пробегает,
Вовремя Егор толкает,

Долговязый в дверь влетает,
И за дверью исчезает,
На двери, где скрылся олух,
Строгий шрифт: «Директор школы».

…Помощь всем нужна, сноровка,
Снова ждёт командировка,
Но главнее всех задание, -
Мужа помнить в ожидании!

Люба сына дома ждёт,
Много у неё забот,
Бьют ключом и льют ручьём,
Хочет стать военврачом.

Наконец, приходит сын,
Но приходит не один,
Молодец Егор Трофимов,
Стройная, глаза как сливы,

Плечи, черная коса.
Взгляд Егора, - взгляд отца,
Да и речь похожа тоже:
«Что-то, мама, мы не можем

Познакомиться никак
С Машей, вот он, мой маяк!»
«О, наслышана о вас…»
Телефон звонит как раз,

Маму срочно вызывают,
Она быстро убегает.
Маша в комнату проходит,
А Егор ей о походе

И о танках говорит,
Взгляд у Маши как гранит:
«Мама у тебя хорошая…»
Под тяжёлой будто ношею

Маша тихо приседает
И на стуле замирает.
А Егор ей о походе
И о танках новых взводе

Непрестанно говорит:
«Вот, смотри, как он летит,
Новою броней обшит,
А мотор, как зверь, рычит!»

Слов Егора карусель,
Маша смотрит на модель,
Сделан танк совсем неплохо,
Молвит Маша вдруг со вздохом:

«Зря к Толстому мы стремились,
Твои «двойки» появились
Из-за танка, дорогой,
Бредишь ты, Егор, войной!»

Глава третья. Фотография.

Слог Егора стал крылат:
«Маша, фотоаппарат…»
«Правда, у тебя он есть?
Слушай, я почту за честь…

Я люблю хореографию
И портреты, фотографию!»
Он с треногой прибегает,
Её быстро расставляет,

Лезет в шкаф, отца вмиг китель
Надевает, он не зритель,
Рядом с Машей в кадр встаёт,
Смотрит в объектив и ждёт.

Щёлкает аппаратура,
Не картина, не скульптура,
Не хореография,
Просто фотография.

Черно-белая картинка,
Отблеск матового снимка,
Парень в кителе отца,
Рядом черная коса,

Девушка, ему родная,
Близкая и дорогая,
Воплощенье красоты,
Светлые в глазах мечты!

…Дым, Испания горит,
В городе мой танк подбит,
Снова я в командировке,
Боевая подготовка.

Рядом крики, там фашисты,
Пламя сбил, и надо быстро
Ускользнуть, удрать, уйти,
Правильный маршрут найти.

Ловкость, смётка и сноровка,
Боевая подготовка.
Стонет раненый со мной,
Я тащу его с собой.

Не уйти пешком, ползком,
Только рысью и бегом,
На плече его тащу,
Тихо про себя ворчу.

Гонятся враги гуртом,
Явно взять хотят живьем,
Как всегда, стреляю точно,
Много их и, как нарочно,

Дальше не могу идти,
Жмет ботинок, не дойти.
Переулок и склады,
Нам хотя б глоток воды,

Вижу вдруг двойные двери,
Там предбанник, мы успели,
Сам встал, друга разместил,
Двери за собой прикрыл.

Каблуки по мостовой,
В сапогах враги толпой,
Кто-то взгляд на двери кинул,
Но проскакивают мимо!

Переулки и склады,
Нам бы хоть глоток воды,
Передышка, остановка,
Сзади выстрел из винтовки,

Вновь погоня, целый взвод
С шумом по пятам идет,
Бью огнем в ответ, и стоны,
Но закончились патроны!

Переулки и склады,
Ящиков пустых ряды,
Как уйти с испанским братом,
Есть одна на всех граната.

Ящики я завалил,
Выбился совсем из сил,
Группа ящиков горою,
Лезет взвод по ней за мною.

На плече мой друг затих.
Весь обмяк, как будто сник,
«Ты чего?» - его бью в зад,
Он в ответ: «Мерси, солдат!»

Люба вспомнилась вдруг мне,
Молодость, как мы в Москве
Шли вдвоем по переулкам,
Наши славные прогулки,

По-французски говорила
И меня вконец пленила.
Сзади лязгают затворы,
Выстрелы и разговоры,

Дальше не могу идти,
Жмёт ботинок, не дойти,
Я его с ноги снимаю
И в толпу врагов кидаю,

Груда тел на мостовой,
Не идут враги за мной,
Думают, летит граната,
Ухожу с испанским братом.

Вижу наши баррикады,
Вот спасенье, вот отрада,
Сзади шум и целый взвод
Снова по пятам идет.

Есть последняя отрада,
Есть одна на всех граната,
Я чеку с неё срываю
И в толпу врагов кидаю.

С удивленьем замечаю,
Что враги не понимают
И не так воспринимают,
Их «ботинок» не пугает!

Взрыв как гром с небес, салют,
Град осколков крут и лют,
Взвод лежит, и стон от ран,
Русское «Но пасаран!»

Всё, зашел на баррикаду,
Вот спасенье, вот отрада,
Раненого отдаю
И к врагу спиной стою.

Сзади лязгает затвор,
Неприятный разговор,
В миг, когда не ожидаешь,
Пулю в спину получаешь.

Пуля в спину, вот везенье,
Но сумел я донесенье
С раненым своим доставить,
Взвод фашистов позабавить.

…Мощные винты, моторы,
Поля лётного просторы,
Здесь на поле самолёт,
Замер он, кого-то ждёт.

Ванечка, Иван Варавва,
Как и прежде, парень бравый,
Лишь виски слегка седые,
Да петлицы золотые.

Посадил вдруг самолёт,
Словно ждёт Судьбы отчёт,
Держит роз большой букет,
Будет ли Судьбы ответ?

Ходит он у самолёта,
Ждёт в волнении кого-то.
Лётчик бродит по пятам.
«С вами я концы отдам, -

Писком в ухо как комарик, -
Самолёт Ли-2 не шарик!
Бам-с туда и бам-с сюда,
Полная белиберда».

Уши Вани к писку глухи,
От пилота как от мухи,
Яростно он отмахнулся,
Отошёл и отвернулся.

Держит роз большой букет,
Будет ли Судьбы ответ?
Но напрасно, видно, ждёт,
Не идёт и не придёт.

Лётчик за спиною стонет,
Волком скоро он завоет:
«Самолёт, как пень, стоит,
От начальства нагорит!»

Ваня свой кадык терзает,
Ничего не отвечает,
Глупо всё, напрасно ждёт,
Ясно, Люба не придёт,

И надеяться не стоит,
Лётчик сзади снова ноет:
«Мне начальство жизнь устроит,
Кислород вмиг перекроет,

Время душу мне томит,
От начальства нагорит».
Лётчику кричит: «Седлай!
Самолёт на взлёт давай».

Лётчик пулею летит:
«Всё готово, бак залит».
Пять секунд, ревут моторы,
Поля нежные просторы…

Смотрит Ваня, будто ждёт,
Лётчик изнутри орёт,
Голос начал дребезжать:
«Не могу я больше ждать!»

Ваня головой качает,
На крыло букет кидает,
Быстро в самолёт влезает
И в проёме исчезает.

Ветер от винтов летит,
Сжался роз букет, дрожит.
Вдруг бежит по полю Люба,
Милые глаза и губы.

Ваня прыгает на поле,
На лице у Любы горе:
«Что с Алёшкою случилось?
Я бежала, торопилась,

Но в ногах как будто вата».
Люба смотрит, как в агатах,
Яркий блеск в её глазах,
Но отсвечивает страх.

Ваня замер истуканом,
Перестал быть парнем бравым:
«Люба, право, что вы так,
Зря я прилетел, дурак,

Мой визит, как дёгтя ложка,
Я не знаю, где Алёшка!»
Люба стон вдруг издаёт,
Голову свою кладёт

Ванечке на грудь и плачет,
Смущён Ваня, озадачен.
Лётчик изнутри орёт,
Улетает, мол, не ждёт!

Лётчик рвёт истошно глотку,
Из Испании пилотку
Ваня Любушке вручает,
В самолёте исчезает.

Ветер от винтов летит,
Ваня Любушке кричит:
«В жизни вы – моя отрада,
Я вам рад, и вы мне рады,

Никого нет у меня,
Вы – любовь моя, семья,
Всё бывает, дёгтя ложка,
Но есть Вы, и есть Алёшка!»

Розы вниз с крыла слетают,
Люба розы подбирает,
Самолёту вслед махает,
Скоро в воздухе он тает.

…Будто заново родился,
Наконец я возвратился,
Но секретность соблюдали,
Жён мы не предупреждали.

Запахи родной квартиры,
Голос Любы тихий, милый,
В комнате она сидит
И учебник свой зубрит,

Терпеливо повторяет,
Термины запоминает,
Медицина, - всё латынь,
Люба, думаю, остынь.

Как соскучился по ней!
Лишь один проём дверей
Нас теперь с ней разлучает,
Но она не замечает.

Термин учит сложный слишком
И подглядывает в книжку.
«Не туда ваш глаз пошёл, -
Говорю, - нехорошо!»

Любушка, мой стройный тополь,
Прям из сердца громкий вопль.

Как на крыльях подлетает
И на шее повисает…
Сын на крик из двери вышел,
Сзади прыгнул. «Тише, тише, -

Говорю, сам задыхаюсь, -
Всё, ребята, каюсь, каюсь,
Всё, всё, с вами остаюсь,
Всё, всё, милые, сдаюсь!»

…Утро нежное в постели,
Так мечтали, так хотели
Мы друг друга осязать,
Снова молодыми стать.

Год не видели друг друга,
Жёсткая судьбы подпруга,
Встреча наша – сладкий мёд,
Но меня приказ зовёт!

В бочке мёда дёгтя ложка.
«Ты с ума сошёл, Алёшка, –
Встала Люба из постели, -
Разве этого хотели

Мы с тобой, когда женились?
Лиха досыта напились!
Без угла жизнь кочевая,
Я железная такая?..

Я ждала тебя с тоской,
Возвращаешься живой.
Радость! Ты вдруг заявляешь,
Люба, ты не представляешь,

Что нас ждёт, какие дали,
Назначение, мол, дали,
Служба очень интересная,
Новая и неизвестная.

Жизнь как путь из хворостин.
Хватит! Поезжай один,
Видно, так мне суждено,
Одиночества окно».

Губы сжав, встаю с постели,
Много мы чего хотели,
Открываю портсигар,
От комэска светлый дар.

Как, ребята, жизнь прожить?
Отношений нежных нить
Сохранить и не прервать,
Будет ниточку терзать

Обстоятельств жизни рать.
Помнить как, всё время знать, -
Жизнь и служба офицера
Не являются примером

Жизни лёгкой и простой.
«Знаешь, Люба, мы с тобой, -
Говорю, сам закипаю,
Вижу Любу вдруг и таю,

Вижу, что в её глазах
Боль прошла, ушёл весь страх,
Появилось в них смирение,
К жизни тяготам презрение.

Встав с постели, к ней спиной
Я стоял, она за мной,
Люба – врач и без сомнения
Огнестрельные ранения

В страшных шрамах различила,
Сразу обо всём забыла.
«Лёшенька, когда мы едем?»
«Послезавтра, на рассвете!»

…Луч от солнышка играет,
Милое окно ласкает,
Ход у времени так скор,
Стал курсантом наш Егор.

Родина парней зовёт,
Службы верной от них ждёт,
Наш Егор в строю шагает,
Мимо плавно проплывает

В бликах Машино окно,
Расставанье суждено.
Чётко он в строю шагает,
Рад и радость не скрывает,

Танком овладеть мечтает,
И что делать в жизни знает.
Сзади детвора шагает,
К строю шаг свой примеряет.

…Ход у времени так скор,
В отпуск прибыл к нам Егор,
Повзрослел, с женой мы рады,
Сын единственный – отрада!

Люба нам обед готовит,
Сын вдруг взгляд мой странно ловит,
«Папа, торжество не к спеху,
Я сегодня должен ехать».

Я мгновенно закипаю,
Мрачно сыну отвечаю:
«Сын! Ты явно обнаглел,
Мать хотя бы пожалел,

На решения ты скор,
Думать надо бы, Егор.
Дома должен погостить,
Маме что-то подарить».

Сын со стула вдруг вскочил,
Чемоданчик свой схватил…
Люба встала на порог,
Сын вручает ей платок.

Люба плачет и смеётся,
Как голубка сердце рвётся.
«Будет, мать», -  сын говорит,
Любушка опять бежит

Праздничный обед готовить,
А Егорка хмурит брови.
Говорю: «Чего застыл?
Остаёшься? Что решил?»

Говорит вдруг сын сурово:
«Папа, но ведь дал я слово…»
«А платочек Маше вёз?»
Сын совсем повесил нос.

Сына крепко обнимаю:
«Вот теперь я понимаю,
Раз дал слово, едешь к Маше,
Матери вот что мы скажем?»

…Вновь всё тот же городок,
Запад здесь, а не Восток,
Свет июня, воскресенье,
Отпуска, народ, веселье!

Луч от зеркальца играет,
Девушке лицо ласкает,
Прыгает как зайчик скоро,
Зеркальце в руке Егора.

Машенька не замечает,
Тряпкой стёкла протирает,
Свежий ветер славно дует,
Зайчик губы ей целует,

Маша что-то замечает,
Сердце сладко замирает,
Вниз по лестнице сбегает
И к Егору подбегает.

Девушка, ему родная,
Близкая и дорогая,
Воплощенье красоты,
Светлые в глазах мечты!

Маша смотрит озорно,
Неужели суждено?
«Прибыл, значит, вот так новость».
«Маша, но ведь дал я слово!»

«Мог бы слово не давать,
И тебя могла не ждать,
Но… на сердце как игла,
Знаешь, я тебя ждала!»

Милости небесной час,
Свет Любви сверкает в нас,
Льётся патокой из глаз,
Хочется любить сейчас.

Танками грохочет Рок,
У него всегда свой срок,
Любит сердце, сладко стонет,
Рок свою стезю готовит.

Он влюблен и влюблена
Девушка… Горит она!
В день, когда Любовь сильна,
Утром началась война.

… Перед строем наш Егор,
В небе дым идёт дугой,
Что-то новое во взгляде,
На войне, не на параде.

Голос слышен командира:
«Капитан Егор Трофимов!
Дрался с немцами на совесть,
Проявил отвагу, доблесть,

Немцев оборона прорвана,
Награждён Трофимов орденом».
Есть профессия такая,
И Егорка теперь знает!

…За вагоном мчит вагон,
Санитарный эшелон,
Он не может опоздать,
Надо раненых забрать.

Поезд вовремя пришёл,
Комендант сердит и зол:
«Кто посмел? Под суд пойдёте,
Вы отчёт не отдаёте,

Вас здесь всех перемолотят,
Немцев танки нас колотят,
К станции там прорвались,
Мы одни, теперь держись!»

Люба головой качает
И спокойно отвечает:

«Я – начальник эшелона,
В поезде мои вагоны
Подготовлены и ждут,
Раненые нас зовут».

Комендант кричит, вопит,
Каблуком о снег стучит:

«Немцев танки нас колотят,
Всех побьют, перемолотят,
Вот я жару вам задам,
Понабрали разных дам!»

Комендант кричит, серчает,
Но его не замечают,
Грузят раненых в вагоны,
Раздаются крики, стоны.

Грозно комендант хрипит:
«Танки! Снег сейчас вскипит,
Будете вы отвечать…»
Люба рявкает: «Молчать!..

Прекратите мне мешать,
Раненый не может ждать,
Говорю не сгоряча,
Клятва есть и долг врача…»

Рвутся вдруг кругом снаряды,
Паника во всех отрядах,
Кто бежит, кто под вагон,
Забурлил весь эшелон!

Любу вихрь толпы сбивает,
Комендант вмиг исчезает,
Лётчик удержаться смог,
На лице крутой ожог,

Пистолет свой поднимает,
Громко, зычно восклицает:
«Коммунисты, офицеры,
Все, кто может быть примером,

Все, кто знает, должен знать,
Родину как защищать,
Может кто ползти, стоять
И оружие держать,

Помогать всем тем, кто рядом,
Прикрывающим отрядом
Будем мы, и наш гостинец
Немцам в танковый «зверинец»!..

…Раненые вжали тело
В землю у берёзок смело,
Мёрзлая земля, овраг,
Катится в атаку враг!

Танки грозные идут,
Знают, что вот здесь пройдут.
Покалеченная рать…
От калек что танкам ждать?

Станцию хотят взять сходу
И немецкую пехоту
Не дождались, рвут вперёд.
Вепрем страшным танк ревёт,

Лязгает, рычит натужно,
Но встречает танки дружно
Покалеченная рать,
От калек что танкам ждать?

Весь в бинтах, не за награду
Зубом рвёт чеку гранаты
Покалеченный боец…
Взрыв!.. Броне пришел конец.

Танки веером идут,
Но в снегу их грозно ждут,
Все в бинтах, в руках гранаты,
Нового бойцы отряда, -

Покалеченная рать!
Будут немцев танки знать,
Сходу как окопы брать,
С ранеными воевать.

Лягут в землю с танком рядом,
И последняя граната
Взрывом встанет на пути,
Танкам сходу не пройти!

Все в бинтах и белы лица,
Снег жуют, чтобы напиться,
Покалеченное поле, -
Символ непокорной воли.

Видно, час настал, ребята,
И последняя граната…
Вдруг ревут в тылу моторы,
И из леса на просторы

Выезжают по четыре
Танки «тэ тридцать четыре»!
Лётчик приподняться смог,
На лице крутой ожог,

Пистолет свой поднимает,
Громко, зычно восклицает:
«Братцы, прыгнули мы в «дамки»!
Танки, с нами наши танки…»

…За вагоном мчит вагон,
Санитарный эшелон,
Боль, страдания до слёз,
Раненых он в тыл повёз.

Вышла из огня и дыма
Военврач Любовь Трофимова!
Вот разъезд, запас воды, -
Баки, красные кресты, -

Пополняет эшелон,
К Любе вдруг в её вагон
Маша Белкина идёт,
Сына на руках несёт.

Вышла из огня и дыма
Военврач Любовь Трофимова,
Но теперь она в смятении.
Маша?.. Точно, без сомнения.

«Встреч не знаешь и разлук…
Маша! Как же это вдруг?»

«Шла сюда, как будто зная,
Что Вас здесь я повстречаю!
Есть профессия такая,
И её теперь я знаю.

Женщины теперь нередки,
Школу полковой разведки
Я окончила недавно
И судьбы открыла ставню.

Наш с Егором сын Иван,
Я квартиру и диван
Не могу избрать и жить,
Я должна фашистов бить!»

«Маша, мама у тебя,
Говорю тебе любя,
Ты уйдёшь фашистов бить,
Как же мама будет жить?»

«Тяжело мне говорить,
Я теперь могу лишь выть,
Маму в лагерь поместили,
В лагере её казнили…

Не могу понять, принять,
Не смогу я их прощать,
И они должны все знать,
Я их буду убивать!»

Маша вышла покурить
И в слезах порвала нить.
Как убийцы могут жить?
Всем им Маша будет мстить!

…Люба Машу не дождалась,
С внуком на руках осталась,
За вагоном мчит вагон,
Дальше мчится эшелон.

Военврач Любовь Трофимова
Вышла из огня и дыма,
С Машей навсегда разлука,
Но теперь Любаша с внуком!

Против сквозняка и дыма
Военврач Любовь Трофимова,
Нежный материнский тон,
Обошла весь эшелон.

Потом внука приласкала,
Хоть и до смерти устала…
Медсестра вдруг к ней заходит,
Глаз от Вани не отводит:

«К вам, товарищ военврач,
Вот, кому-то будет плач,
Надо бы умерших снять,
Документы подписать».

«Что ж, давай, я подпишу,
Быстренько вопрос решу».

Папку медсестра листает,
Потихоньку объясняет,
Имена все называет,
Люба подпись внизу ставит.

Вдруг какая-то задержка…
«Документов нет, издержка,
Он танкист, вот парень смелый,
Тело до костей сгорело…

Документы все сгорели,
Но осталась, вот, на теле
Фотография такая…
Может ли помочь, не знаю…»

Черно-белая картинка,
Отблеск матового снимка,
Парень в кителе отца,
Рядом черная коса,

Девушка, ему родная,
Близкая и дорогая,
Воплощенье красоты,
Светлые в глазах мечты!

Видит сына, будто в дымке
На простом домашнем снимке,
Замер в кителе отца,
Рядом чёрная коса.

Девушка родная наша,
Смотрит прямо, гордо Маша…
В тамбур Любушка идёт
И белугою ревёт…

Люба воет и не верит,
Кто поймёт и чем измерит
Где, когда, каким аршином
Горе матери по сыну?

Помня долг, пример отца,
Дрался сын наш до конца.

Военврач Любовь Трофимова
Вышла из огня и дыма,
С сыном навсегда разлука,
Но теперь Любаша с внуком.


Глава четвертая. Бегемот.

Мы – прекрасная семья,
Ваня, Любушка и я.
Незаметно стал вдруг дедом,
Встретил в Чехии Победу!

Люба, милая моя,
Снова расцвела земля,
Враг повержен в жерло ада,
И душа победе рада!

«Сын наш, Любушка, Егор, -
Люба поднимает взор, -
Стал легендой, стал примером
Настоящим офицером!»

Снова тот же городок,
Запад, далеко Восток,
Теплый день и много солнца,
Слепят зайчики в оконцах.

Ваня хочет в зоопарк,
Он – суворовец, вот так,
Не учеба с дисциплиной,
Зоопарк ему картина,

Там мартышки, бегемоты,
Вот у мальчика заботы!
Как же станет он примером,
Настоящим офицером?

Люба внуку потакает,
Деньги на такси вручает,
Чтоб зверей внук посмотрел
И в училище успел.

Зоопарком Ваня болен,
Я, конечно, недоволен,
В воду будто бы глядел,
Внук наш к сроку не успел.

Снова подошла суббота,
Новые пришли заботы,
В доме телефон звонит,
В трубке Ваня, внук, кричит:

«Ба, прийти я не смогу,
Не желаю и врагу,
Не хочу его дразнить,
Дал Валерка позвонить,

Вот же хитрая порода,
Взял в обмен стакан компота…»
Ваня смолк, и от тоски
В трубке пикают гудки.

Я кривлю в усмешке рот:
«Внук, похоже, не придёт?»
Люба мне в ответ поёт:
«Ваня вляпался в компот».

Любу под руку веду.
С ней в училище иду,
Здесь, набычившись как вол,
Ваня хмуро драит пол.

Мне немного стыдно стало,
Видя форму генерала,
К нам Валерка подбегает
Он дежурный, сообщает:

«Вот, суворовец Трофимов,
Нарушитель дисциплины».
На дежурного взираю
И спокойно отвечаю:

«Мне б ему глаза открыть,
Я могу поговорить
С тем, кто вдруг Устав отринул
И нарушил дисциплину?»

Ваня мой ко мне подходит,
Мямлит и бровями водит,
Мимика хвостом язя,
Ничего понять нельзя!

Строго на него смотрю,
Тихо внуку говорю:
«Ваш язык скользит как полоз,
Где же Ваш командный голос?

Каждый может ошибаться,
Но умеет ли признаться?
Тот лишь победить сумеет,
Кто себя преодолеет».

Ваня взгляд свой поднимает,
Смотрит, сумрачно вздыхает,
Вдруг твердеет как гранит,
Громко, четко говорит:

«Виноват, и маху дал,
В роту к сроку опоздал!»
На жену смотрю устало:
«Что вернуться помешало?»

Ваня взгляд свой опускает,
Снова сумрачно вздыхает:
«Он забавно так идет
И траву смешно жует».

Я кривлю в усмешке рот:
«Нет у вас других забот?»
«Дед, прости, но он забавный,
Милый, толстенький и славный!»

Я смотрю на Любу строго,
В голосе сарказма много:
«Мы за деньги на такси
Скажем бабушке «мерси»!

Что ж, суворовец родимый,
Раздолбай Иван Трофимов,
Тряпка вас и швабра ждут,
Никогда не подведут».

…Неприятный разговор,
Дома вышел у нас спор.
«Алексей, наш внук отличник!»
«Люба, ждет его горчичник,

Ты его не защищай,
Внук наш, Люба, разгильдяй!
Для кого же он пример,
Будущий наш офицер?

Интересный оборот,
В зоопарке бегемот
Для него важней Устава,
Вот нам, Любушка, отрава!»

Люба тихо, не серчая,
Мне спокойно отвечает:

«Леша, ты излишне строг,
Строгостью ты не помог,
В Ване сила есть и мера,
Службе преданность и вера,

Он совсем не обормот,
В зоопарке бегемот
Показал его мечту,
Ваня видит красоту».

Вызов спор наш прерывает,
К себе срочно вызывает
В свой высокий кабинет
С разговором тет-а-тет

Новый генерал-полковник,
Вновь сюрпризов мне половник,
Очень адъютант спешил,
Впопыхах не сообщил,

Как фамилия его:
«Ждет Вас срочно одного,
Все бросайте и летите,
Крут он очень, не шутите!»

Встреча наша тет-а-тет,
Захожу я в кабинет,
Строгий генерал и бравый,
Батюшки, Иван Варавва!

Обнялись, не чуя рук,
Вот так встреча, вот так вдруг,
Ваню напрочь потеряли,
Где он, ничего не знали.

Выпили мы, закусили,
А когда чуть-чуть остыли,
Говорю и взгляд свой дыблю:
«Наш Егор с женой погибли,

Воина судьба ведет,
И профессия зовет,
Есть профессия такая,
Мы с тобой, Ванюша, знаем».

Тихо головой качаю,
Говорю, а сам вздыхаю:
«Трудно это пережить,
Нелегко нам, Ваня, жить…


Сигарету на, возьми!»
«Не курю я, ты дыми…»
Ваня портсигар мой взял,
Головою покачал:

«Надпись серебром искрится:
«Год пятнадцатый, Галиция,
Офицеру роты в дар
От солдат сей портсигар».

Наш комэск нам много дал,
Опыт, хватку передал,
Жизнь его, всем нам пример,
Настоящий офицер!»

Ваня рюмку вдруг поднял,
Дрожь в руке своей унял:
«Я горжусь твоим Егором,
Твой Егор мне очень дорог,

Он герой и наше знамя,
Вечная Егору память!»

«Ваня, вечная всем память,
Кто сберёг Святое Знамя,
Кто страх смерти презирал,
Грудью землю защищал!»

Выпили мы, закусили,
О делах заговорили,
Ваня предложил мне вдруг:
«Лешка, слушай, милый друг,

Хватит тебе здесь сидеть
И корыто задом греть,
Любушку бери, жену,
В Академию, в Москву!

Будешь там преподавать,
Опыт свой передавать,
Знаешь же, как я танцую,
Быстро все организую».

Головой в ответ качаю,
Тихо Ване отвечаю:
«Неприятный разговор,
Сын наш, дорогой Егор,

Воевал в моей дивизии,
Вижу, что твоя ревизия
Хороша, верна, светла,
Скажем, новая метла,

Но есть память о Егоре,
Здесь же он и похоронен».
«Лешка, хороша, светла,
Лишь одна – твоя жена!

Катит по районам бричка…
Хватит! Любушка - москвичка,
Посоветуйся с женой,
Позже встретишься со мной».

Я сижу, слегка серчаю,
Ване тихо отвечаю:
«Любушка меня хранит,
Вон на лавочке сидит,
Коли так, весна иль осень,
Что ж, давай у Любы спросим».

«Что ж ты разу не сказал,-
В двери Ваня побежал,
Обернулся, - ах, ты, сыч,
Друг любезный, старый хрыч!»

По крыльцу Иван сбегает,
Любу видит, замирает,
Рядом клумба вся в цветах,
Ваня наш не знает страх, -

Что о генерале скажут?
В форме грозный, статный, важный,
Как мальчишка вдруг летит,
Юношеский пыл горит.

Клумбу генерал терзает,
Все ромашки обрывает,
К Любе рыцарем подходит,
Светел весь, очами водит,

Взглядом взгляд её встречает
И букет цветов вручает,
Пахнет свежестью подарок,
День от чувств сегодня жарок!

Нежно пахнет сноп ромашек,
В нем весна и пенье пташек,
Люба изумлённо встала:
«Ванечка? Иван Варавва…»

Ваня руки ей целует,
Будто бы грустит, тоскует:
«Люба, Вы не изменились,
Вы такой всегда мне снились.

Помните ли Туркестан?
Девичий прекрасный стан,
Лошади бредут в песках,
А в глазах девчонки страх».

«Я-то нет, как мы простились,
Вы с тех пор не изменились.
Вот он, взводный наш Варавва,
Всадник ловкий, статный, бравый,

Конь под Вами вороной».
«Да, вот только чуб седой».
Рядом с Ваней я стою
И фуражку подаю.

Он фуражку надевает,
Но фуражку поправляет
Люба нежною рукой:
«Нет, не так, а так, друг мой,
Лихо Ваня наш носил,
Бил врагов, что было сил…»

Любе тихо говорю:
«Люба, новую зарю
Нам Иван вдруг открывает,
Нас в Москву он приглашает».

Люба смотрит и не верит,
Неужели новый берег?
Но, подумав, отвечает:
«Нет, Москва не привлекает,

Ни к чему теперь коллизии,
Будем мы в своей дивизии!»
Вдруг шумят кусты у лавки,
Чемодан в руках малявки,

Бодро из кустов выходит,
Четким шагом к нам подходит,
Мальчик, взгляд как медь и олово,
Из училища Суворова!

Наш Варавва говорит:
«Вот явленье, взгляд горит».
«В дисциплине он жирдяй,-
Говорю я, - разгильдяй!»

Говорит Иван Варавва:
«Кто такой сей парень бравый?
Голос явный командира…»
«Я, суворовец Трофимов!»

«Вот как! Я не ожидал, -
Отвечает генерал, -
Звать тебя, как не сказал…»
«Имя у меня Иван!»

Наш Варавва в изумлении,
Смотрит на меня в смятении:
«Значит, вы сдержали слово,
Молодцы, вот это новость!»

Я кривлю в усмешке рот:
«Превосходный оборот,
В отпуск, значит, с чемоданом?
Баба Люба за Ивана
Унижалась, хлопотала,
Разгильдяя воспитала.

Новый отдаю приказ,
Бегемота хватит с нас,
Живо в руки чемодан
И в училище, Иван!»

Говорит Иван Варавва:
«Парень славный, парень бравый,
Генерал, я сожалею,
Полномочия имею,

Потому без лишних фраз
Отменяю Ваш приказ».
Оба Вани враз смеются,
Взгляды их не расстаются,

Я кривлю в усмешке рот:
«Ты не смейся, бегемот,
Будешь у меня как вол,
Утром с мылом драить пол!»

Ваня внука обнимет,
На руках его качает,
С головы своей снимает,
Головной убор вручает:

«На, внучок, тебе на память,
Поколений наших пламя,
Нас оно всегда спасало,
Времечко твое настало!»

…Ни к чему теперь коллизии,
Едем мы к себе в дивизию,
Танки новые ревут,
На учения идут.

Юра, наш комбат удалый,
Скор в решеньях, парень бравый,
Джипу дулом преграждает
Путь, с докладом подбегает,

Батальон он свой ведёт,
На учения идёт.
Говорю ему: «Вперёд!»
Но комбат не отстаёт:

«Вот, товарищ командир,
Нам сюрприз иль сувенир?
Остаетесь ли вы с нами
Или просто за вещами?»

Не на шутку я серчаю,
Люба сзади отвечает,
Добрый взгляд, спокойный тон:
«Юра, с вами будет он».

Радостно комбат смеется,
Голос звонкий так и льется:

«Если что-то я нарушил,
Наказанья холод, стужу
С радостью приму от вас
Хоть сегодня, хоть сейчас!»

Сзади внук ворчит сурово:
«Есть порядок, он не новый,
Нарушители – волы,
Драят дотемна полы,
Юра вспомнит весь Устав,
Драить пол не перестав!»

Юра батальон ведёт,
И душа его поёт,
Каждый в экипаже рад,
Получается парад.

Я стою, честь отдаю,
Смену новую свою
Вдруг в глазах танкистов вижу,
Рёв моторов в сердце слышу.

Рядом внук со мной стоит,
В сердце мой огонь хранит,
Танкам честь он отдаёт,
И душа его поёт!

Пронеслись как птицы годы…
Не зависит от погоды,
Знает враг и в дождь, и в зной
Натиск Гвардии лихой!

Небо скрыли парашюты,
Темп расписан по минутам,
Снизу смотрят командиры:
«Кто там?» «Капитан Трофимов!

Для солдат наставник славный,
Дерзкий дух, задор ударный,
Прежде, чем идти волной,
Думает он головой».

Светел генерала взор:
«Он дерется, как майор,
Звание дадим досрочно,
Оправдает его точно,
Пусть учебный бой нам слышен,
Но в Трофимове я вижу

Светлый для солдат пример, -
Настоящий офицер!
Вижу, парень живёт, зная,
Есть профессия такая…»

Перед строем Ваня наш,
Опыт есть, сноровка, стаж,
Дерзкий стиль, в бою манёвр,
Ваня – гвардии майор.

Вырос в офицера скоро,
Внук мой Ваня стал майором,
Звание пришло досрочно,
Знаю, оправдает точно.
Позабыт обычай старый,
Наградные шаровары.

Внук династию продолжил,
Мальчик каждый помнить должен,
Не исчезла вражья стая,
Лёд корысти не растаял,
Землю нашу в планах рвут,
Слабость нашу очень ждут.

С детства мы в России знаем,
Есть профессия такая,
И всегда готова рать
Родину оберегать!

10 мая 2015 года