Новый ночник прозаика Цыпина. Рассказ

                Предуведомление:
Совпадение большинства имён и названий с известными реальными не является случайным. Тем не менее, автор напоминает: в жанре альтистории не только события, но и характеры могут получать совершенно противоположное действительности развитие, а персонажи рассказа могут весьма существенно, если не полностью, отличаться от своих прототипов.
               
               
Эпиграфы:

«Я сижу в своём саду, горит светильник.
Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых.
Вместо слабых міра этого и сильных —
Лишь согласное гуденье насекомых».

И. Бродский.    

«Всё слабее звуки
Прежних клавесинов,
Глоса былые...
Только топот мерный,
Флейты голос нервный,
Да надежды злые.

Всё слабее запах
Очага и дома,
Молока и хлеба.
Где-то под ногами
Да над головами
Лишь земля и небо».

Б.Ш. Окуджава.

Уже вечерело, когда тёплым погожим днём без комарья, какие случаются на Северо-Западе России лишь во второй половине мая, пожилой журналист и прозаик Илья Цыпин возвращался с пустыми руками с блошиного рынка, где у него, пока он ходил за недостающей суммой для не в меру жадного старьёвщика, увели из под носа пятикилограммовый чугунный утюг ХІХ века с витой рукоятью для пальто и шинелей. Немного рассеянно озираясь по сторонам, прозаик заметил, что намеченный под снос обветшалый дровяной сарай позади будки железнодорожного стрелочника уже до половины разобран рабочими-таджиками на кирпич. Около входа в сарай высилась громадная куча битого кирпича, рядом с которой, весь в пыли, лежал кованный кронштейн со множеством завитков и колечек, с чугунным фонарём-«шляпой» на конце. Этот фонарь лет шестьдесят провисел над дверью дровяного сарая и при Совдепе стрелочник включал его каждый вечер, кроме немногочисленных белых ночей. При демократах, в связи с воцарившейся в стране общей разрухой, поток грузоперевозок по этой ветке железной дороги снизился более, чем в двое, и стрелочник стал появляться в своей будке лишь три дня в неделю и то, лишь в светлое время суток. «Шляпу» зажигать совсем перестали. Потом патрон её вместе с лампой накаливанья спёрли местные алкаши, надеясь выручить за них на блошином рынке хотя бы часть суммы, потребной для покупки бутылки высокоградусного пойла.
Не долго думая, прозаик, огорчённый было уходом утюга в чужие руки, вынул из кармана просторных старомодных брюк (джинсов он не любил, считая этот род одежды слишком вызывающим для человека солидного и в возрасте) многажды свёрнутую вместительную, предназначенную для картошки, брезентовую сумку, с которой всегда ходил на блошиный рынок, и, с трудом запихнув туда фонарь с кронштейном, двинулся ускоренным шагом к себе домой. Цыпин вспомнил годы своей молодости, как уютно и романтично было, при мягком и тусклом свете таких вот «шляп», гулять и целоваться с девушками, коих у него было вообщем немало, по окончании вечернего киносеанса, где обычно демонстрировали «Человека-амфибию». И пожилой журналист твёрдо решил отреставрировать светильник своей молодости, повесив его затем над резным кожаным диваном середины ХІХ века, что стоял в личной цыпинской библиотеке, содержавшей свыше двух с половиной тысяч томов художественной и философской литературы на всех европейских и античных языках. Полулёжа на этом узком диванчике с блокнотом и шариковой ручкой в руках, Цыпин обычно делал наброски своих хлёстких статей о коррупции, опухолью поразившей русский госаппарат, а уж потом оные наброски доводились до ума на компьютере марки «Тошиба». Надежду на возможность реставрации «шляпы» подпитывал ещё и тот факт, что эмаль на отражательной тарелке её проржавела лишь по самому краю, приобретя ближе к центру, где по-идее располагалась лампа накаливанья, благородный цвет слоновой кости.
Жена нашего прозаика, Любовь Прокопьевна Цыпина (урождённая Рябова), уже два дня как укатила в Саранск, на две недели погостить к самой младшей из своих шести сестёр, сыновья же, будучи по жизни людьми довольно успешными, давно уж обзавелись каждый своим семейным гнездом. Так что, будучи временно вполне предоставлен сам себе, Илья Александрович рассчитывал завершить реставрацию облюбованного им светильника в аккурат к приезду супруги — весьма говорливой, даже несколько шумотной, но никак не сварливой благообразной старушки...
На следующий день прозаик отмывал на кухне свою находку от многолетней спрессованной пыли и птичьего помёта, прошкуривал пятна ржавчины шкуркой среднего зерна. Но нет худа без добра: винты, находившиеся под слоем птичьего помёта, в силу его известковой природы, сохранились почти идеально. Смазав каждый винтик постным маслом и дав полежать светильнику в смазке ещё сутки, Цыпин смог с жутким скрипом и крёхтом открутить два винта по шесть миллиметров толщиной, крепляющие фонарь к кронштейну, три винта по четыре миллиметра, крепляющие стальную тарелку к чугунному корпусу-«колокольчику» и ещё два таких же винта, крепляющие патронодержатель внутри «колокольчика». Не поддался только длиннющий шестимиллиметровый винт заземления, который прозаик вынужден был, за полной ненадобностью в условиях квартиры, спилить ножовкой, что называется, под корень, затерев остаточный «пенёк» рашпилем и шкуркой. Далее в ход пошли вороток, метчики и плашки, доставшиеся нашему герою в наследство от безвременно преставившегося из-за запущенного цирроза печени шурина-инструментальщика — прожжённого пьяницы и балагура. Патронодержатель в «колокольчике» оказался не под двенадцатимиллиметровую шпоньку, каковая обычно наличествует в такого рода чугунных светильниках, но под сравнительно редкий винт пять миллиметров толщиной. А это неминуемо означало, что патрон к фонарю должен быть фарфоровым и только фарфоровым! Карболитовых-то патронов, крепляющихся по конструкции на одном пятимиллиметровом винте просто не существует.
Тут Цыпин вспомнил, что видел такой патрончик в овальном настенном герметическом фонаре в ванной комнате Зои Григорьевны Коневской — одинокой семидесятилетней соседки цыпиных, жившей этажом выше них. У неё как раз сейчас происходил небольшой косметический ремонт.
Немного поразмыслив, Цыпин тем же вечером напросился на чаепитие к радушной Зое. Осушив вторую чашку чая и налив себе и хозяйке следующую, он как бы невзначай заметил, что старый овальный светильник с разбитым Бог весть когда плафоном годится, по нынешним временам, разве что для бомбоубежища, и что он, Цыпин, берётся, по ходу происходящего в квартире Коневской ремонта, совершенно безвозмездно заменить его на новый.
— На-днях я заходил в местный электромагазин и видел там просто-таки міровецкую бра, которую я куплю и поставлю вам вместо этого побитого временем и ржавчиной урода. Поставлю и куплю просто в подарок, от чистого, что называется, сердца, — сказал Илья Александрович, с улыбкой указывая пальцем на покосившийся светильник зоиной ванной.
— Я понимаю, что это всё бесплатно и в подарок, — улыбнулась по-джокондовски краешками губ хозяйка — но не будут ли работы по снятию старого и установке нового фонарей затруднительны для вас в вашем-то, отнюдь не юном возрасте?
— Ну что вы, дорогая Зоя Григорьевна! Ей-богу, не смешите меня — отвечал с усмешкою Цыпин. — Отодрать от стены это сооружение, посаженное тридцать лет назад не на цемент и даже не на алебастр, а на берёзовые пробки-дюбели, порядком подгнившие к настоящему моменту, сможет без особых усилий даже школяр-пятиклассник или одноногий инвалид, вроде Джона Сильвера из «Острова сокровищ». Верхнее пробочное гнездо я очищу от гнилушек и зацементирую наглухо, а очистив нижнее, натолкаю в него раствору и вставлю прежний шуруп, накрутив предварительно на резьбу слой медной проволоки. Когда цемент затвердев, схватит шуруп, мы и повесим туда бра — она ведь по конструкции должна висеть на одном единственном шурупе. Вот по сути и весь предстоящий мне высотный труд! С одною-то пробкой я уж точно управлюсь... Тем более, что здесь не придётся даже по-новой зачищать провода, поскольку ваш теперешний фонарь подключён к сети через совсем ещё не заржавленную соединительную колодку, не гнущую провода, которую мы переставим в бра. Гарантирую: мой светильник провесит у вас ещё лет двадцать, а на большее современные фонари едва ль рассчитаны в принципе. Двадцать первый век предпочитает во-многом недолговечные, одноразовые вещи. Того, увы, всё больше и больше требует глобальный рынок эпохи турбокапитализма. Поскольку чтобы поскорее продать новую, чуть-чуть видоизменённую модель какой-либо вещи, предшествующую модель намеренно делают недолговечной и она по-быстрому выходит из строя. Тогда как вещи сделанные, например, в шестидесятых, зачастую служат и по сей день, лишь изредка требуя замены второстепенных деталей, вроде какого-нибудь тумблера. Другое дело, что подходящие детали сплошь и рядом уже не выпускаются, а те, что выпускаются, опять же, недолговечны. И привлечь к ответственности изготовителя этой халтуры никак нельзя, так как, во-первых, он, как правило, монополист-олигарх на рынке изделий данного профиля и всё законодательство давно уж, тем или иным способом, переписал под себя; во-вторых, штаб-квартира его находится не здесь, а за тридевять земель.
Строго говоря, всякая экспансия безнравственна, всякий выход за начальные пределы аморален, если понимать мораль чисто бухгалтерски, т. е. как сохранение текущего баланса, текущего равновесия сил, поскольку вышедший занимает новое жизненное пространство (Lebensraum), которое, при чуть ином повороте событий, могло бы принадлежать кому-то другому, — пусть даже сама возможность этого оборота остаётся только гипотезой квантовомеханической теории бифуркаций.  На практике же, ввиду принципиальной невозможности «вечного двигателя», сохранение текущего баланса означает отъём жизненного пространства у кого-то внешнего. Капитализм уже в девятнадцатом веке очень хорошо осознал это, нещадно обирая колонии и несколько меньше — поскольку опасался бунта — обирая пролетариат собственных стран. Октябрьская революция и победа СССР во Второй міровой так сильно напугала воротил мірового капитала, что они едва ль ни сразу после войны произвели квалифицированный, а затем и почти весь неквалифицированный,  пролетариат своих стран в статус мещан. Так что вся тяжесть эксплуатации легла на плечи населения бывших колоний, т. е. так называемых «развивающихся стран». Получив довольно-таки призрачный политический и суверенитет, эти страны фактически так и остались в экономическом рабстве у бывших колонизаторов и их партнёров по глобальному рынку. Теперь же, когда советский проект рухнул, міровой капитал стремится всячески дестабилизировать международное положение, дабы, под нажимом внешней угрозы, отобрать статус мещанства по меньшей мере у неквалифицированного пролетариата собственных стран и заодно лишить своих перепуганных партнёров остатков действительного суверенитета. Ведь население планеты, т. е. количество полунищих потребителей энергии всех доступных видов, растёт довольно быстро, коренное население богатых стран стремительно сокращается, буквально объевшись всевозможными благами и правами, а компенсировать всё возрастающие социальные расходы путём колонизации других планет пока не реально. Следовательно, для сохранения баланса, остаётся лишь уничтожение лишних ртов в большой войне. Но, так как за наличием колоссальных запасов ядерного оружия у міровых держав (к числу коих относятся США, Россия, Китай, а вскоре наверное будет относиться и Индия), чревато, в случае новой міровой войны, уничтожением всего живого на Земле, то, очевидно, вместо одной планетарной войны, будет развязано несколько локальных, где воюющие стороны, под присмотром міровых держав, обойдутся применением обычных, т. е. не-ядерных, вооружений. Міровые державы всеми способами будут сталкивать между собою развивающиеся страны и, главное, религиозно-мійровоззренческие группы внутри последних. Население же самих міровых держав начнёт сокращаться в ближайшую четверть века и без войн, просто из-за роста уровня жизни.
— Ну что ж, любезный Илья Александрович, коль вы так уверенны в своих силах, представив мне столь подробный план работ, я согласна принять ваш подарок. Разумеется, под вашу ответственность, мы ведь оба — люди пожилые и солидные, а не какие-нибудь зелёные юнцы. Сами будете чинить, если бра отвалится, не провисев и года. А за лекцию о международном положении — отдельное спасибо. Суть деда вы изложили яснее некуда, прямо как на ладони — несколько повысив голос на первых словах, сказала хозяйка, заметив, что Цыпин плавно пересел на любимого конька своей публицистики — критику турбокапитализма. Практичный ум Зои Григорьевны напрочь отказывался переваривать столь отвлечённые от повседневного быта темы, как макроэкономика и геополитика. Считая все разговоры такого рода уместными лишь в устах практикующих политиков или, как минимум, докторов соотвецтвующих наук, но уж никак не пенсионеров, пусть даже и журналистов в недавнем прошлом, она поспешила заткнуть фонтан цыпинского красноречия, дав своё согласие по исходной теме разговора.
— И я, пожалуй, соглашусь с вами — продолжала она уже в обычном своём диапазоне — в том, что опасность новой міровой войны довольно низка, поскольку никто, находясь в здравом уме, не решится развязать её, ввиду очевидности перспективы мгновенного уничтожения человечества. Зато опасность всеобщей экологической катастрофы из-за постепенного загрязнения окружающей среды всяческими химикатами, которые эта среда переработать и усвоить не в состоянии, с годами только возрастает. Ибо, как вы сами только что сказали, турбокапитализм плодит прохвостов-предпринимателей, которым нужна именно быстрая прибыль и которые, следовательно, волей-неволей будут, чем дальше, тем больше, руководствоваться в жизни принципом последних французских королей: «После нас хоть потоп». Ничего поделать с этой тенденцией всё равно нельзя, а потому и говорить об этом, по-моему, не стоит. Чтобы по-просту не огорчаться лишний раз.
Ведь сама скорость научно-технического прогресса, если говорить о нём расширительно, как о изменении міроздания человеком, неуклонно возрастает, а значит когда-нибудь цивилизация врежется, так сказать, в стену окружающей среды, не справившись с управлением, т. е. помимо чьего бы то ни было осознанного решения. И турбокапитализм тут — лишь необходимая стадия на пути прогресса, не более. Раз міровые державы готовы в очередной раз сцепиться друг с другом, пусть даже опосредованно, на территории малых и средних стран, то, за отсутствием единого хозяина, едва ли кто станет предпринимать какие-то серьёзные меры к спасению экологии планеты в целом. Климат на планете становится, меж тем, год от года эксцентричнее. Так, в широтах традиционно умеренных неделями стоит поистине африканская жара, которая потом всего за час сменятся заморозками вплоть до нуля и смена эта сопровождается градом с шарик для пинг-понга величиною плюс большим наводнением или сильнейшим смерчем. А когда уж, как говорится, клюнет жаренный петух, действовать будет поздно.
И если кому-то угодно знать общую причину гибели нашего міра: он погибнет из-за глупости и непомерной жадности правителей, ибо на протяжении всего послевоенного времени міром правили клоуны и хапуги, клоунские и хапужные качества коих год от года только усиливались. Поскольку когда выборная сменяемость властьпредержащих становиться сплошною, пронизывая всё общество сверху до низу, она неизбежно способствует профанации всего сложного, непонятного обывательской массе. Короче, смею утверждать: в условиях всепроникающей демократии, наблюдается более-менее искусственный отбор элиты по признаку плоскости ума. Ибо чтобы быть избранным на какую-нибудь должность или даже просто сохранить прежнее место в рейтинге, кандидату часто приходится популярно объяснять избирателю нюансы своей программы, без понимания которых программа эта будет неотличима от программы соперника. О каком, скажите на милость, просвещении может ныне идти речь, когда вещи окружающие человека и, в большинстве своём созданные человеком же, становятся с каждым днём всё сложнее, а объяснение связей человека с этой средой обитания — всё проще, поскольку объясняющий чем дальше, тем больше повинуется текущему состоянию умов публики и навсегда опускается сам до этого состояния, вместо того, чтобы постепенно поднимать его до уровня сложности объясняемого предмета?!
 Нет нужды искать иной причины там, где причиною выступает глупость.
Чтобы понять всё это, мой дорогой Илья Александрович, вовсе не нужно быть таким сверхначитанным человеком, как вы. Достаточно быть просто вдумчивым и, по возможности, непредвзятым в оценках. Быть же непредвзятым означает перестать в перспективе уповать на чудо, которое оттого, собственно, и называется чудом, что человек, не будучи в состоянии усмотреть причину какого-либо события в обычно наблюдаемом порядке вещей, измышляет необоснованные этим порядком гипотезы о причине произошедшего. Я — фаталистка, поскольку всегда стараюсь быть объективной в своих оценках происходящего. Так что давайте оставим этот разговор.
— Сговорено! — Только и произнёс старый прозаик, хлопнув ладонью о пластиковую поверхность  обеденного стола.
При этом он подумал, что крыть доводы собеседницы ему и в правду не чем, поскольку любое допущение о реальности альтернативы во всяком конкретном раскладе сил и обстоятельств (если прилагательное «реальное» использовать в средневековом его значении, т. е. как синоним «неизменно наличного»), в самом деле, есть ни что иное, как гипотеза наблюдателя о содержании данного расклада, до конца неизвестного этому наблюдателю. Другое дело, что без реальности альтернатив сам феномен мышления представляется лишённым какого-либо смысла, ибо зачем нужно орудие выбора, когда никакого выбора в действительности не существует... Но разве подошьёшь этот общий «целевой» довод теории познания к обсуждению какого-либо конретного расклада и расклада нынешнего международного положения в частности?! Короче, за этим столом надлежало обсуждать только проверенные факты, но не голые гипотезы. Даже если без этих гипотез оказывается немыслима никакая свобода и мораль. С другой стороны, религиозные верованья оспаривать рационально не имеет смысла в принципе. И если какую-либо гипотезу упорно принимают за объективно свершившийся факт, она неминуемо попадает в разряд подобных верований, утрачивая, следовательно, всякую значимость в глазах человека, мыслящего лишь в пределах проверяемого.
Но, оставляя в стороне спорные детали, необходимо признать, что его мудрая собеседница права в главном: при сохранении нынешней тенденции к росту безответственности в политике и экономике, міровой экологической катастрофы не избежать. Налицо эволюционный тупик. Даже при самом благоприятном варианте развития ситуации, чисто биологическая форма жизни и разума скорее всего, будет либо постепенно вытеснена, либо мгновенно, по меркам истории, сметена техногенною, как значительно более способной к долгосрочному планированию всей своей деятельности. И уж конечно, с высоты означенных способностей, последняя стадия эволюции биологической жизни, когда разумные, вроде бы, существа погрязли в стяжательстве, половом разврате и прочих гнусных пороках настолько, что утратили даже в лице лучших своих представителей (их большей части!) всякую проницательность и осмотрительность, представится техногенному разуму чем-то ещё более диким и достойным скорейшего уничтожения, нежели европейским колонизаторам прошлого представлялись быт и нравы людоедских племён Нового Света и Чёрной Африки. И будьте уверенны, властьпредержащие ныне и в обозримом будущем будут всемерно способствовать развитию роботехники — будут, не обращая внимания на все предупреждения ведущих светил міровой науки об опасности обретения машиной способности саморазвития, поскольку никому в развитых странах не охота таскать своими руками каштаны из огня локальных войн и локальных экокатастроф, всегда чреватых тысячами нищих беженцев и всё новыми терактами в столицах этих стран.
Доказать последний тезис проще паренной репы!
Стойкость либералов как таковых в открытом наземном бою с ваххабитами уже сейчас приближается к нулю. Ещё бы им быть стойкими! Ведь, в результате вполне закономерного развития их доктрины от естественного права (руссоизм) к естественному человеку (фрейдизм и французский экзистенциализм), для либералов фактически не стало идеала, т. е. морально должного, так как это должное постепенно отождествилось с наличным со всеми его более-менее гнусными и пошлыми врождёнными склонностями и приобретёнными на их базе социальными пороками. Авиабомбами бороться с экстремистами бессмысленно: они применяют тактику партизанской войны. А применить в ответ тактику выжженной земли либералам не позволяют их гуманистические убеждения. В этих убеждениях десятилетиями всемерно воспитывалось общественное мнение развитых стран. Его в одночасье не изменишь. Чтобы победить экстремизм на сугубо идеологическом поле, необходимо либо ликвидировать бедность в развивающихся странах, либо целиком низвести производство и быт этих стран до уровня докапиталистических времён, поскольку острая жажда немедленного уравнения действительных возможностей, к которой в конечном счёте сводится любой экстремизм, возникает лишь в обществах, где разница между зажиточными и нищими людьми постоянно бросается в глаза в силу постоянного их соседства. Ибо такое соседство, как ни что другое, способствует воспламенению зависти даже в груди вообщем-то честных людей. Означенная жажда не возникает в обществах, где сколько-нибудь существенно зажиточных или совсем уж нищих подавляющее большинство. Следовательно, среднестатистический экстремист полунищ и полуобразован. Ни опустить, ни, тем паче, поднять уровень благосостояния развивающихся стран, в условиях глобального характера турбокапиталистической экономики, невозможно, поскольку кто же иначе будет работать на чёрных работах в развитых странах? Не сами же их коренные обитатели, по самое немогу увязшие во всевозможных излишествах материального комфорта?! Значит, война с набирающим силу террором ваххабитов и иных экстремистов будет в самом недалёком будущим почти полностью поручена беспилотникам в самом расширенном смысле сего слова, которые несомненно, будут совершенствоваться по мере роста изощрённости методов этой войны. Не вызывает сомнения, что, обретя способность саморазвития, беспилотники одолеют экстремистов. Но после того они неминуемо займутся своими ничтожными хозяевами: «А чужой пулемёт / Может промахнётся. / Ну а свой в своего / Точно попадёт...». Ничтожным хозяевам не служат. Для того, чтобы служить ничтожеству, оно должно быть окружено завесой, создающей иллюзию хоть какого-то могущества. Такой завесою может быть или искренняя любовь, поскольку такая любовь всегда слепа и в упор не замечает изъянов своего предмета, или (но в куда меньшей степени!) идеализация, совершенно незаслуженно распространяющая представление о былых возможностях и былых успехах кого-либо на его теперешнее состояние. Разумеется, ясный разум машины будет начисто лишён самой способности к той и другой аберрации.
Невыразимо горьки плоды твои, турбокапитализм!
И каким могильным холодом неотвратимости отдаёт, в контексте всего  помянутого, поэтическая перекличка Владиміра Высоцкого и нациста Ханса Баумана:

   Ханс Бауман, 1932 год:
   
   «(...)  Нет цели светлей и желанней!
   Мы вдребезги мір разобьём!
   Сегодня мы взяли Германию,
   А завтра — всю Землю возьмём!

   Так пусть обыватели лают —
   Нам слушать их бредни смешно!
   Пускай континенты пылают,
   А мы победим всё равно!..

   Пусть мір превратиться в руины
   Всё перевернётся вверх дном,
   Мы — юной земли властелины —
   Свой заново выстроим дом!»

                * * *

     Владимір Высоцкий, 1966 год:
   
    «А у дельфина взрезано брюхо винтом.
    Выстрела в спину не ожидает никто.
    На батарее нету снарядов уже.
    Надо быстрее на вираже.

    Но парус! Порвали парус!
    Каюсь, каюсь, каюсь... (...)

    Многие лета тем, кто поёт во сне:
   «Все части света могут лежать на дне,
     Все континенты могут гореть в огне».
     Только всё это не по мне.

     Но парус! Порвали парус!
     Каюсь, каюсь, каюсь...»

Всё-таки права, ей-богу, Зоя: об этом лучше не думать подробно, чтоб лишний раз не расстраиваться...
После этого наш герой зашёл в ближайший от дома магазин электротоваров и купил прекрасную бра в древнегреческом стиле для зоиной ванной, а для своего чугунного фонаря — элегантный турецкий нашнурный выключатель овальной формы с овальной же клавишей по центру, предназначенный вообще-то для настольных ламп. Выполнив уже вечером, в половине десятого, все обещанные Зое Григорьевне приготовления, связанные с цементированием пробочных гнёзд и утром следующего дня установив бра в её ванной, Цыпин, с любезного разрешения хозяйки, взял с собою снятый накануне «бомбоубежищный» светильник, сказав, что отнесёт его на ближайшую помойку.
Аккуратно переставив в прочищенный светильник-«шляпу» коневский фарфоровый патрон, прозаик привинтил на место тарелочку-отражатель и выкрасил всю поверхность светильника, кроме собственно отражателя, серебристой нитрокраской, оставшейся в квартире цыпиных после последнего косметического ремонта. Затем, с огромным трудом он отодвинув в сторону тяжеленный библиотечный диван и, приложив к стене «трилистник» станины кронштейна, наметил в её отверстиях химическим карандашом три точки на нежно-зелёных обоях. Далее Цыпин просверлил профессиональным перфоратором «Макита» со специальным бетонорежущим буром три глубоких отверстия прямо над ковром, который после тщательно почистил щеткой, и загнал полукилограммовым молотком в каждое из отверстий по нейлоновому дюбелю. После чего, с помощью мощной реверсивной отвёртки, к стене был прикреплён на длинных чёрных саморезах свежевыкрашенный кованный кронштейн. А прикрепить всё это определённо стоило не только на совесть, но и на страх! Многим в городе ещё памятна жуткая история гибели летом 92-го тридцатилетнего вратаря местного футбольного «Динамо» Юрия Семецкого, убитого чугунной «шляпою», упавшей ему на голову с высоты шестиметрового фонарного столба, — упавшей, по сути, из-за того только, что нерадивые монтёры некогда повесели её на четырёхгранный шплинт, сделанный из слегка пружинящей нержавейки и грани его, под действием ветра и ржавчины, со временем перетёрли полоску мягкой стали, из которой, как правило, бывает сделана петелька «шляпы». «Шляпа» тогда повисла на одном проводке, который, по роковому стечению обстоятельств, оборвался как раз в тот момент, когда несчастный мужчина ожидал под фонарём свою девушку, чтобы сделать ей брачное предложение. Во всяком случае, именно так обстояло дело согласно версии приснопамятной программы криминальных и просто скандальных городских новостей «600 секунд», которой Цыпин не особенно доверял, когда речь заходила о подробностях.
Снабдив шнур в толстой полиэтиленовой оплётке от сгоревшего нового электрочайника вышеупомянутым турецким выключателем и прикрутив сей шнур изолентой к проводкам собранной «шляпы», Цыпин ввернул в патрон на пробу сороковаттную лампу накаливанья и с опаской вставил вилку в розетку за диваном. Новоиспечённый ночник работал отлично! Оставалось только привинтить «колокольчик» к витому кронштейну и задвинуть диван на прежнее место, что и было проделано нашим усталым, но очень довольным героем на следующее же утро.
— «Сиреневый туман над нами проплывает. / Над тамбуром горит полночная звезда...» — мечтательно замурлыкал себе под нос Цыпин, усаживаясь с блокнотом поздно вечером на свой любимый кожаный диван в библиотеке. Двадцатипятиваттная лампочка ночника светила на удивление уютно и тепло.
— Вот уж не думала, что тебя увлечёт когда-нибудь столь модный у нынешней молодёжи стиль хай-тех, о котором третьего дня рассказывал прораб Сан Саныч из передачи «Школа ремонта» — сказала, пожав плечами, вернувшаяся восвояси Любовь Прокопьевна, глядя на новый ночник мужа.
В ответ на это замечание жены Илья Александрович лишь хитро улыбнулся.

                Марат Зуф. Салихов. 7. 5. 2015г.