44. Кудесник Фабержунг и Яйцо Идеального Мира. Ска

Как бы описать мне пустошь эту,
Где ковер посадку совершил?
Хоть я был и многословен где-то,
Пустословьем все же не грешил.
 
Потому, скажу без промедленья,
Без прикрас и всяческих затей:
Пустошь эта – дьявола творенье
Посреди  безжизненных степей.
 
Нет, названье «пустошь»  неуместно,
А назвать «пустыней» – не могу,
Ибо нет песков там повсеместно,
Помню только холод, снег, пургу.
 
Путники замершие дрожали,
Ведь они весной пошли в поход,
В летний день зимы не ожидали.
Был доволен лишь пушистый кот.
 
Птиц Хоо в ночи сверкает ярко,
Но, увы, её холоден свет,
Спичек нет разжечь кострище жаркий,
Да и дров в округе тоже нет.
 
Кот пропал куда-то, но вернувшись,
Сообщил: «В пещере свет горит!
Кто-то, в белый саван обернувшись,
Ходит там и громко говорит.
 
Может Фабержунг в ней и укрылся?
Но глухой, моих не слышит слов.
Я в пустой проход к нему ломился,
Только лоб разбил, и весь улов!
 
Странно очень, вход там нараспашку,
А войти я ну никак не мог.
По-пластунски проползти пытался,
Разбежавшись, прыгал за порог.
 
Затвердевший воздух скреб когтями,
То не просто воздух –  воздух-лед!
Аж, взопрел. Теперь пойдите сами,
Достучитесь, может, отопрет».
 
«Мой большой привет честному люду!
Фабержунг, кудесник. Очень рад.
Кто вы, для чего здесь и откуда?
Почему одеты невпопад?
 
Я увидел, как большой котяра
Прошмыгнуть пытался сквозь барьер.
Насмешил меня сей друг немало,
Этот, драных кошек кавалер.
 
Коль явились, так гостями будете,
Приглашаю вас в своё жилье.
Накормлю, чем есть. Не обессудьте,
Что сурово логово мое.
 
Но зато тепло там и просторно.
Пища – не составит мне хлопот:
Легче добывать ее, бесспорно,
Пропустив сквозь льдину теплород.
 
Химией, владея несравненной,
Понял я, что яства и вино –
Суть одна с материей вселенной –
Разноцветных нитей полотно…
 
Так о чем я? О вещей природе?
Впрочем, что об этом толковать,
Вам возиться только в огороде,
А не Тайны Мира познавать.
 
Ну, так что, любезнейшие гости?
Проходите, вот мой скромный дом,
Размещайтесь, отогрейте кости.
Вам налить мадеры или ром?
 
Что? Сакэ? Ах, рома вы не пьете,
Слишком для вас крепкое питье!
Ну, надеюсь, здесь вы поживете,
Скрасив одиночество мое?
 
Вот живу… века летят неслышно.
Слово не с кем молвить, и порой
Горести-печали словно дышла
Вертят моим сердцем с головой.
 
Некому печаль свою поведать,
Достиженья не с кем обсудить…
Что ж, друзья мои, пора обедать,
А потом хочу вас расспросить:
 
Кто вы и зачем сюда прибыли,
Отчего у вас печален взор…
Где же кот? Его мы не забыли?
Экий для хозяина  позор!
 
Кот Котофей! Ты что под дверью бродишь?
Ну, заходи». «Расквасить нос боюсь.
Всё эта дверь, то есть она, то вроде
Ее и нет. А сунешься…» «Не трусь!»
 
Поели гости, отогрелись малость,
Подле огня расселись плотным кругом,
И позабывши про свою усталость,
Речь повели, сменяясь друг за другом.
 
Все о своих скитаньях рассказали,
О том, что душу ищут здесь Мидори,
Как у Яги в амбаре побывали,
И как из плена вырвались на волю.
 
Что ищут Кощемуру Недохляву,
И просят у хозяина совета,
Как, не утратив честь свою и славу,
Сразить врага Богини Дня и Света.
 
«Кого, кого? – кудесник удивился,–
Не помню что-то имени такого!»
«Кощей Бессмертный, чтоб он провалился»,– 
Недотыкава вставила тут слово,–
 
Душа царевны их похищена злодеем,
Семнадцать лет в его плену томиться».
«Я сам столкнулся с этим прохиндеем,
Мне хорошо известна эта «птица».
 
И от него я пострадал премного,
Чуть не утратил смысл существования…
Но грех унынья – не моя дорога,
Ученый муж – объект не для терзанья!
 
И если дело есть, то нет тоски и скуки,
Упал, поднялся – снова за работу.
Коль варит голова и есть в наличье руки,
Падения не делают погоды.
 
Но чтобы дела суть понятней стала,
Вернуться я хочу к тому, что было:
Вам рассказать, как юность протекала,
Как созиданьем молодость бурлила.
 
Со Злом Вселенским с юных лет сражаясь, 
Я понял: мир наш зол, жесток и страшен. 
Как я его улучшить не пытаюсь,
Становиться слегка лишь приукрашен.
 
В его основу сам порок заложен,
И изменить ничто его не в силах.
И сколько не старайся – вклад ничтожен:
Овцу не сотворить из крокодила!
 
Тогда решил, не мудрствуя лукаво,
Я Мира стать творцом  совсем иного:
Такого, где царят Любовь и Слава,
Где Кривды нет и лишь у Правды слово!
 
Работе весь отдавшись до конца,
И день, и ночь корпел  над новым делом:
И вот я автор первого Яйца –
Что Лучшим Миром нарекаю смело.
 
Вам не дано понять и проследить,
Как мысль творит Миры и Солнца зажигает,
И с радостью, какой  счастливый Дух творца
Над созданным творением витает! 
 
Увы, увы! Когда восторг утих,
И мысли возвратились снова в русло,
Я понял: совершенства не достиг,
Мой Лучший Мир, и сердцу стало грустно.
 
И этот Мир, как неудачный стих
Я уничтожил сам. Творю Миры иные…
Но Абсолюта нет и среди них,
О как ничтожны скорби дни пустые!
 
Но Яйца те, что «Лучшие Миры»,
Которые не стали  идеалом,
Уничтожать не стал, они еще живы,
Здесь у меня их собрано немало.
 
Постиг я, как  их можно сохранить,
Не повредив  тот принцип, что заложен:
Дабы зародыш, продолжая жить,
Не развивался, стал, как заморожен.
 
О, поглядите, вот они – Миры,
Сияют словно дорогие стразы!
Так в жиле развороченной горы,
Горят, мерцая пламенем, алмазы.
 
Но я продолжить должен свой рассказ:
Века летели лентой бесконечной,
Зародышей Миров  все полнился запас,
Но вдруг, случайно, создаю я «нечто»!
 
Я, наконец-то, создал чудный Мир,
Прозрачный, словно свод небес хрустальный,
Где нет вражды, где души как эфир,
Короче,  мир с названьем Идеальный!
 
Разрушив Старый Мир, я поселился в нем.
В века блаженства время быстро мчится,
Там счастлив был, и только уж потом,
Вдруг понял я, что где-то зло таится.
 
Как оказалось, зло ползло извне,
А значит, цели не достиг желанной.
Был нужен Мир, закованный в броне,
Куда не проскользнул бы гость нежданный.
 
Я принялся тогда трудиться вновь,
И вот успех – Мир Супер Идеальный!
Где не прольется праведная кровь,
Куда пришелец не придет случайный!
 
Но слишком много было неудач,
И долго я не мог судьбе поверить.
Я должен был, как осторожный врач
Все  рассмотреть и тщательно проверить.
 
И вот проверки дали результат,
Что дать толчок  к развитью Мира можно.
Я так доволен, счастлив был и рад,
Что позабыл совсем про осторожность.
 
Да, завтра Мир мой должен в рост пойти,
Скорей бы ночь пришла и миновала!
Вздохнет, задышит он, начнет расти,
И пустоту заполнит Идеалом.
 
И в этот миг ко мне явился ОН –
Худой, высокий, бледный, без кровинки.
Сказал, что заблудился, утомлен,
Что ноги стерли в кровь несносные ботинки.
 
Я напоил его и накормил,
Поведал о своих бессонных бденьях.
Он слушал, был учтив и очень мил,
И был в восторге от моих творений!
 
Наутро он исчез и Супер Мир унес,
Мое Яйцо, Зародыш мой прелестный!
Я был сражен, пронзен копьем насквозь,
И в прах растерт его рукой бесчестной.
 
Мне глупо было доверять ему!
Ведь мог бы посмотреть по Книге Голубиной,
Кто он таков, зачем и почему
Забрел в сей край застывший хрупкой льдиной.
 
(Глупец! Глупец! Несчастный дуралей!
Позор и стыд разумному созданию!
Теперь тоскуй, весь век страдай, жалей,
Ищи себе пустые оправданья).
 
Да, это он был, так сказать Кощей,
Бессмертным, прозывавшийся в народе:
Мешок усохших от веков мощей,
Или костей, ну, что-то в этом роде!
 
Бессмертным не был он,но вечно жаждал жить
И по миру слоняясь темной тенью,
Искал того, чего не может быть,
И дважды отыскал под этой крыши сенью.
 
Его тотчас я должен был узнать,
Но не узнал, зато потом проведал:
Он дочь мою посмел околдовать,
Очаровал, использовал и предал…»
 
«Что было дальше, расскажите нам,
Был пойман вор и отнята добыча?
Нет? Почему? Мы все поможем Вам!» –
Подвижник закричал, в грудь пальцем яро тыча.
 
«Как почему? Яйцо осквернено,
Руками подлеца. Понятно, человеки?
В него проникло вековое зло,
Дало ростки,тот Мир сгубив навеки».
 
«А Ваша дочь? Скорей её спасти,
Из рук злодея вырвать непременно…»
«Увы, увы! Мне эту скорбь нести,
До самой смерти суждено наверно.
 
Я с мыслью лишь о ней живу не первый век,
Все думаю, как быть мне, все гадаю. 
Ты, брат, хороший, добрый человек,
Но чем помочь мне можешь, я не знаю.
 
Пожалуй, расскажу о тайне той,
Что вычитал из Книги Голубиной.
О чем знал сам, о чем узнал волшбой,
Что нашептал мне тихо Дуб былинный.