Помню! Горжусь!

часть 1.

В моей семье есть две истории,
Начну с рассказа об отце моего отца.
Когда немцы вторглись на наши территории,
Детство и смешливость ещё не ушли с его лица.

Вспомните о чём вы мечтали
в возрасте четырнадцати лет?
А его и других мальчишек тех летом угнали,
работать в лагеря не видя свет.

И Я не знаю по какой случайности,
Он единственный из пятнадцати кто дожил до зимы,
Как рассказывал - заточение доводило до отчаяния
Но в планах был побег и от такой судьбы...

Декабрь. Их раздевали на ночь, отнимали ботинки.
Кормили хуже, чем охраняющих их же собак.
Будили ледяной водой раньше чем встают жаворонки.
И издевались, но дед никогда не рассказывал как...

Зима сорок первого, что о ней знаем мы?
По сводкам из хроник - мороз смертельный.
А эти голодные, голые пацаны
Отмороженными руками по ночам мастерили качели.

Не удивляйтесь, я не несу сейчас бред,
Такие стоят в наше время в парке.
У них была надежда, что в главную ночь луна не даст свет,
И хватит сил перелететь колючку на заборе барака.

Морозы в по-Донье до минус тридцати пяти.
Лесами, сквозь оккупацию, мой дед пол зимы шёл домой
босиком... Не взяли его к себе партизаны
Ссылаясь на то что слишком молодой и больной.

Он в дверь постучал только ближе к утру,
Всю ночь просидев у порога.
Он Маму свою не хотел разбудить,
И думал как прятать от неё больные ноги.

Пробабка моя не узнала его,
Так сильно его изменили,
Чудовищных сто сорок семь дня
и люди что деда пленили.

В шестнадцать Он всё же ушел на фронт.
Нет в штабе причин для отказа
С зимы сорок третьего он с войсками идёт
И бъёт фашистскую эту заразу.

Мой дед не любил говорить о войне.
И на вопрос о том кем служил,
всегда улыбаясь он мне отвечал,
Что в штабе писарем просто был...

И даже когда прошло пятьдесят,
И снят был секретности гриф,
Мой дед не любил говорить о войне,
Но был так же по детски смешлив...