День Победы-70
Не ведая боли, страданий людских,
Жиреют на войнах магнаты,
Забот, развлечений не зная других,
Как украсить златые палаты.
В сетях жадной страсти трепещет Земля,
Вянут розы планетных угодий,
Рыдает штормами-торнадо Земля
От уколов цивильных пародий.
Кричать-надрываться не стыд и не грех:
Эй, люди Земли, оглядитесь!
Хватайте, бичуйте, судите всех тех,
Кто чёрен и зол, и - взгордитесь!
Избавьте планету от пятен стыда
За боль человеческих жизней,
Сотрите насилия кровь без следа,
Заройте в болотах мразь слизней!
Окрасьте планету морями цветов,
Наполните жизнь лишь любовью,
Дыханьем весны и цветеньем садов,
Людской надлежащею долью!
Земля - божье чудо и вечности всплеск,
И должна лишь светиться звездою,
А мрак, окружающий Солнышка блеск,
Человечьей украсить рукою!
***
Тема Великой Отечественной войны будет, вне сомнений, ещё долго волновать всех россиян, так как мало семей, которых не коснулись бы военные перипетии отцов, дедов, прадедов. Не избежал и автор этих строк весьма противоречивых эмоций, связанных с рассказами о войне, с судьбами близких и с собственной послевоенной жизнью.
Ужасы войны 41-45 годов меня практически не коснулись, поскольку родился я только через год после её завершения и вдали от мест, где рвались бомбы и снаряды, где горели танки, деревни, люди. Однако моё детство тесно сплелось с троими самыми непосредственными участниками-солдатами, побывавшими в пекле военного ада. Эти трое - мой отец Дмитрий Сарвилин, дядя Гавриил Семакин и отчим Герасим Доркин. Их судьбы, впечатления и рассказы о войне разнились таким причудливым образом, что могут показаться интересными и в моём изложении. И они, эти русские мужики, в огромной степени, как я полагаю, и определили мою биографию.
Отец мой попал на войну в 42-м безусым "скоропостижным" лейтенантиком после училища. Это я узнал от мамы много позже моего рождения. Был отец где-то и как-то ранен, дошёл до каких-то европейских городов. И это всё, что сохранилось в моей памяти от маминых скупых рассказов об отце и его войне. Почему? Всё просто. Хорошо известно, что победители 45-го очень надеялись на какой-то почёт и уважение к ним властей предержащих. Вели себя, разговаривали и судили обо всём соответствующим образом. Известно также, что сложилось несколько иначе в нашей послевоенной истории. Вот и мой отец за слишком "длинный" язык схлопотал в 47-м "червонец", когда мне только-только исполнился годик. В суете того времени (отца сразу после мая 45-го перевели на интендантскую службу, связанную с разъездами по всей стране) родители не сумели зарегистрировать свой брак, и у меня так и осталась материнская фамилия. Последовавшая после смерти Сталина в 1953 году амнистия не столько обрадовала маму, сколько обескуражила. Несмотря на страшные лишения и болезни свои и мои, она так и не отважилась связать свою жизнь с "врагом народа", как отец ни уговаривал её. Глубину чувств и страданий матери я, к великому сожалению, оценить и прочувствовать так и не успел, так как она умерла в мои 16 лет, а в свои 44...
А вот рассказы дяди Гари о войне я мог бы слушать в свои детские годы сколько угодно. Точнее говоря, это был муж старшей сестры мамы, но я считал и называл его на 100% родным дядей, поскольку других рядом не наблюдалось. К сожалению, я предпочитал его страшным "живым" рассказам совсем другие - лубочные басни из букварей, разных нарядных книжонок и, позже, кинофильмов "соцреализма", где русские всегда только побеждали. Дядю Гарю в начале 43-го жутко контузило до хромоты и полной слепоты, комиссовали и дали скромную пенсию. Со своих трёх лет и до самого подросткового возраста я был его постоянным поводырём, так как три его дочурки любили больше возиться с куклами и с глазастой весёлой мамой Полиной. С дядей Гарей мы разносили по многочисленным жителям села Канаевки (под Пензой) отремонтированные его умелыми руками сандалии, ботинки, валенки. Везде с ним, как правило, расплачивались самогонкой, а мне доставались дешёвые конфетки и обрывки его военных впечатлений. Когда я уже окончательно убыл из Пензы в Арзамас-16, дядя Гаря тоже окончательно (не из-за меня, разумеется) и совсем "по-русски" спился и умер в 59 лет, оставив супруге и дочерям какие-то три медальки за выигранную ценой и его зрения войну.
А в восемь лет у меня случился отчим. Я с этого возраста уже многое понимал и оценивал так, как учили в садике и в школе. Поэтому хорошо помню, какой стыд поднимался в моей детской душе за рассказы о войне маминого сожителя. Подвыпив после обширных плотницких и печных дел на селе, он делился с мамой (и со мной, понятное дело) тем, как берёг свою драгоценную жизнь под каждой кочкой, в каждой ямке при всех атаках русских и немцев. Явно и не без гордости хвалился тем, что за всю войну не убил ни одного немца, стреляя при командах и при необходимости в небо. Обосновывая, правда, всё это своим православием и заповедью "не убий". Однако я что-то совсем не припоминаю его усердных молитв даже перед немудрящими домашними иконками. Мама с ним так и не ужилась, последние несколько лет доживала лишь при мне и сёстрах. А так и не состоявшийся мой отчим умер всё от того же пьянства спустя лет пять...
Вот такие разные судьбы на моём пути родила и исковеркала самая кровопролитнейшая война 20-го века. Не дай бог такой войне повториться.
***
Семьдесят лет самой яркой Победе
На самом кровавом - двадцатом - веку.
Страну плоскогорий, лесов и медведей
Хотели смолоть для подкормок в муку!
Два параноика вдруг возжелали
Европу как блин на двоих поделить,
Миллионами жизней поля устилали,
Успев за семь лет реки кровью залить.
Медведь незлоблив, пока сыт и свободен,
Не тычется пастью в чужие леса,
Богатырски силён, но в упряжку не годен,
Тигр его уважает, боится - лиса.
Но если медвежье жильё потревожить,
Взрывается гневом природы кинжал!
И ярость тайги могут только умножить
Волка и лисицы голодный оскал!
Скоро не станет последнего деда,
Обожжённого адом кровавой войны,
И красками празднеств великой Победы
Не смыть и веками фашистской вины.
Ордена и медали двадцатого века
Хранить надо вечно за толстым стеклом!
Вот-вот уйдёт в Землю последний калека -
Успеть бы ему поклониться челом!
Войны очевидцев осталось немного,
Ещё меньше тех, кто сражался и жив,
И пусть они верят и в Сталина-бога,
И в Бога, чей слышат всё громче призыв...
******************************
********************
**********
**
Свидетельство о публикации №115050607673