Застольное достояние

Застольные песни сегодня не в моде. Застолья не те, или что-то с народом? Пытаюсь понять: почему не поется тому, кто влюблен, устремляется к звездам, кто строит и жнет, собирается в горы, кто нюхал уже не единожды порох? Кто верит и ждет, кто упал и поднялся, а кто пребывает в застенках печали? Событий не счесть, но не тянут на песни. Крутой особняк без «Землянки» так тесен. Сидим хорошо, балагурим, смеемся, но так, как когда-то, уже не поется.
Грустит «Хасбулат», «Стенька Разин» продался, а под «Ленинград» бультерьер разбрехался. Михайлов нежен, как плюшевый мишка. Антонов давно уже песен не пишет. Сошла примадонна в хоромы со сцены. Ну разве пел Цой о таких переменах? Шевчук, Макаревич мятежной струною нам души не режут, а ноют и ноют. Споют в День Победы Кобзон, Хворостовский… А больших певцов мы и сами не стоим.
Нам песня и строить, и жить помогала. Чтоб песню сложить, лишь семь нот будет мало. Ее не создашь в балаганах пирушек. Ей нужен простор наших душ, а не уши. Она не рождается у фортепьяно, скорей – у станка, только вряд ли по плану. Скорее – в пути, в зыбкой мгле предрассветной постигнешь мотив очертания песни. Когда в темноте, как свинцом, взгляд беглянки в упор полоснет украинской гражданской. Град пота смахнет хлебороб из-под кепки. Душа в нем поет, вот ее бы заметить и к ней подобрать тонкий ключик скрипичный… но «Русское поле» сегодня не пишут. Рюмаху на стол впереди каравая, увы, на Руси ныне принято ставить, «Централом Владимирским» клясться до гроба, как будто у песен тюремная роба и те почивают на нарах, как лаврах. Податливы стали мы к зэковской славе, к стервозности дам и мужскому кокетству, а в целом – к «намыленной»  певческой спеси.
У нас безголосых почти не осталось, но и поделиться «Минутою славы» способны лишь те, для кого наши песни как отклик души и не только со сцены. Мы чем-то больны, раз уж нам не поется на кухне, в авто, у станка и колодца? Да нет, всего искорки нам не хватает, с которой отцы прежде сталь закаляли.