Плачевный опыт

— Здорово, что у тебя попа как гигантский грейпфрут, — сказала Машка, разглядывая меня на перроне. — Вдвоем худеть веселее. 
Я приехала в Сочи загорать, купаться и наслаждаться жизнью, но сестра-тиранка приложила максимум усилий, чтобы обломать кайф. Если бы тогда у меня возникли идеи написать завещание, то все домашнее имущество до чайной ложечки пошло бы в фонд поддержки голодных детей Эфиопии. 
Кошелек и два несчастных кольца я сдуру вручила Машке на хранение. Несчастных, потому что их постигла бы участь быть проданными за бесценок. Обменяла бы на порцию супа с фрикадельками! Если бы они не лежали в сейфе под замком.
Раньше я не заморачивалась по поводу осиной талии и задницы в виде упругого мячика. Хотя центнер для обаятельного карлика многовато, знаю, вот и согласилась. Не знала ведь, какое чудовище вселилось в Машку. Ее болтовня о живой еде и упражнениях поначалу не внушала должных опасений. Как выяснилось по приезду, она стала злостной поедательницей пшеницы. Прямо большая злаковая тля с пропеллером вместо крыльев. Я как-то три дня подряд питалась одними яблоками… а по ночам таскала голубцы, пила сырые яйца и съедала весь хлеб до последней крошки. До целеустремленности сестры мне как до Киева раком. Но порхать как бабочка все-таки хотелось.
На кухне у нее зеленели плантации. Неописуемый рай вегетарианца сыроеда! Я выдернула пару ростков и пожевала как коза. Фу, чуть не выплюнула! Машка достала соковыжималку, срезала траву, и давай делать божественный напиток, нахваливая его как эликсир вечной молодости. Да разве зеленой гадостью меня запугать! Тем более, сестрица отмерила нам по 2 унции (полрюмки). Я выпила залпом, чтобы не растягивать моменты наслаждения сим чрезвычайно обалденным средством. Не смертельно!
Вообще первый день я перенесла достаточно легко. Даже не опухла с голодухи, хотя ела только проращенную чечевицу. Со вкусом молодого горошка! Сходили на пляж, вечером на дискотеку. Никакого алкоголя — только вода. Наплясались до упаду! Я себя такой активной сто лет не чувствовала! Даже подумала, как я сама не догадалась перейти на злаки.
Наутро, страсть как, захотелось жареной картошки, но на завтрак лишь чудо-сок. Затем беспощадная зарядка. Начал донимать страх: при таком раскладе я долго не проживу. Сестра прыгала по залу как кенгуру в припадке бешенства, крутила обручи на руках, животе и шее. Циркачи отдыхают! Я поскакала как раненый кузнечик, опасаясь провалиться к соседям. Пот с меня лился градом, а лоб Машки едва блестел. Видимо, недостаток влаги в пустыне ничто по сравнению с тем же недостатком в усыхающем теле моей сестры! Выдержки мне хватило на пятнадцать минут, и когда Машка тоном дрессировщика собак потребовала принять упор лежа, я рухнула на ковер как метеорит Гоба в Намибию и не шевелилась.
Я и плавать не могла от бессилия. Полдня пролежала под зонтом, глотая слюни от призывов: «пахлава медовая, креветки, рапаны, кукуруза», а сестре хоть бы хны. На обед проростки, на ужин опять они любимые, затем диско-бар, и я как моль прилипла к стенке в полуобморочном состоянии. На черта мне эта диета и тренировки!
Ни свет ни заря подъем, и снова травяное пойло, а я бы обрадовалась и черствому бутерброду с обветренной колбаской. А тут приседания, мостики и кульбиты. Мама роди меня обратно! Я же не Мадонна, чтобы после глотка пшеничного фреша выгибаться дугой на согнутых локтях, еще и прямой ногой тянуться к люстре. Тюленем похлопала ластами в предсмертных конвульсиях, и хорош.
Позвонили в дверь.
На пороге нервно трясся миниатюрный мужичок в пыли и побелке. «Вы, совсем очумели, слонихи, — вопил он, а я накинулась на него с распростертыми объятьями как на спасителя. — У меня потолок трещинами пошел. — Возмущался он сдавленным голосом. — Вы за это заплатите! И прекратите обниматься, от вас не розами пахнет». О, я была на седьмом небе от счастья! Он не дал мне умереть краснолицым индейцем с выпученными и обезумевшими от ненависти к спорту, пшенице и чечевице, глазами.
Я бы оштукатурила соседу все стены и за холостяцкую трапезу, а за десерт еще бы и обои поклеила, но Машка рассчиталась с ним моими деньгами. С ней же они мне не понадобятся! Зачем, ведь есть годовой запас зерна!
Так я лишилась наивной надежды отвести душу в поезде.
С того дня мы занимались мучительным самоубийством на морском берегу. Нас фотографировали как экзотических животных, снимали на камеру и откровенно хихикали, но мне как выжатому лимону, как скрученному в бублик слизняку из капусты, было уже наплевать. Я считала дни до встречи с моим драгоценным холодильником. От усталости забывала и про голод, и про неимоверные пейзажи. Закатилось солнце, и слава Богу — быстрее вернусь домой и буду набираться сил, отлеживаясь на диване с миской пельменей, плавающих в сметане.
Эх, мечты! А сестра с каждым днем все больше измывалась. Пшеничный сок, чечевица, пробежки, водные процедуры, волейбол, чертов пресс, будь он неладен, так мы еще и канкан плясали как девочки из «Мулен Руж».
Я верила и не верила, что доживу до отъезда. Но как ни странно я своим ходом пришла на вокзал. Дергалась на радостях как больной после паралича. Машка на прощанье сунула мне пакетик с чечевицей и волшебным фрешем. «Ну, ничего, не все коту масленица, бывает и великий пост!» Повезло, что я пробыла в гостях всего неделю!