в молоке черничных ночей

среди запахов вишни и карри
я вытру влажной салфеткой
остатки крема на твоих губах.

засыпай за столиком в моём тихом баре.
надеюсь, во сне ты окажешься в облаках.

не помогут сегодня таблетки
от накатывающей головной боли.
лучше текила с лаймом и солью.
и пусть город горит огнями миллиона свечей,
заряжен, искрист, намагничен.

банка на стойке полна оставленных кем-то ключей —
это как символ надежды и веры,
что ты ещё не всем безразличен.

но все глядят на тебя, вот так, свысока,
и лгут, конечно, во благо,
во благо, но, всё-таки, лгут,
будто бы все они Гулливеры,
а ты один такой лилипут.

тебя хорошо понимает бумага,
когда берёшь карандаш
и начинаешь писать.
у тебя же в этом огромный стаж.
ты можешь ей всё рассказать.

например, о том, как она спит в твоём баре,
о том, как бродили с ней по блошиному рынку
и на этом спонтанном базаре
купили пишущую машинку.

о том, как находишь деньги
в бумажнике старом, потёртом.
о том, как сегодня болит голова
и о том, как тебя разрывает боль.

о том, как тебя однажды находят мёртвым
в самом дешёвом номере гостиницы "Метрополь".

о том, что ночуешь в чужих квартирах,
дорогу находишь по карте вен на своей руке,
о том, как сегодня сыро,
о том, что любишь какао, заваренное на молоке.

о том, что мы, вроде бы, дома,
но вечно кочуем по городам.
для нас это так знакомо.

для нас по утрам
привычно проснуться не дома,
привычно не дома уснуть на чьём-нибудь там плече
и во сне держать его руку,
что каждый из нас одинокий, свободный, ничей,

что мы гуляем по улицам, но не друг с другом,
в молоке черничных ночей.