Возникло вновь войны обличье

  Возникло вновь войны обличье,
  увидел вновь ее следы.
  И сразу стало – не до личной
  беды там или не беды.

  Всё мелким и далёким стало.
  Обиды сделались смешны,
  когда в горах мы увидали
  тех,
  не вернувшихся с войны.

  Тут,
  на Марухском перевале,
  они у немцев на пути
  штыком щетинясь,
  ротой встали,
  и не смогли уже уйти.

  Со всех сторон их окружили.
  Десятый день мела пурга.
  И копоть пороха ложилась
  отметкой смерти на снега.

  Стволы к ним вытянули трассы,
  визжал металл, впиваясь в лед.
  И, как хозяин, важно, басом,
  вёл шестиствольный миномет.

  Легко героем быть, когда ты
  в передовой, где рядом – век.
  А тут – безвестные солдаты
  в  безвестье падали, как в снег.
 
Без орденов.
Без слез.
Без вдохов.
Лишь душу отводя со зла,
мог трехэтажным крыть эпоху
за то, что мачехой была.

А где-то за горой Россия
вольна лежала и строга,
с полями, где дожди косые
скрывают скирды и стога;
мир серых изб под дымкой белой;
разлив желтеющих полей;
там, где ты бегал, бегал, бегал
за синей птицею своей;
далёкий мир, куда возврата
не будет более вовек.

И теплым телом чуть примятый
вдруг багровел от боли снег…

И нет ни радости, ни горя.
Лежит густая тишина.
Карабкаясь по плоскогорью,
к другим местам спешит война.

                ***
Последний год тут был бесснежным.
И фирн подтаял. И пастух
увидел вдруг у края бездны
замёрзших и истлевших двух.

Проводники пошли ватагой,
едва получен был приказ.
Но неохотно, шаг за шагом,
загадку раскрывал Кавказ.

Из-под покровов своих белых,
и из расселин, что черны,
он тело отдавал за телом,
тех,
не вернувшихся с войны.

Шопена выдували трубы.
Плыл над ущельем мрачный гимн.
И, опершись на ледорубы,
мы увидали мир другим:
в разрывах бомб кричит планета;
в повязке,
раненый,
худой,
идет сквозь дождь, сквозь дым, сквозь ветер
с винтовкою сорок второй.

И горек хлеб его был чёрствый,
и труден путь в грядущий день.
Он шел сквозь версты, версты, версты
врагом сожжённых деревень.