Великому Л. Н. Толстому. Масонство-это...

(По мотивам строк: Л.Н. Толстой. Война и мир. Том 2, часть третья, глава I, III.)

   По прошествии года, он начал чувствовать,
как та почва масонства, на которой он стоял, тем более уходила из-под его ног быстрей,
чем твёрже он старался стать на ней.
Вместе с тем он чувствовал, что чем глубже уходила под его ногами почва, на которой он стоял,
тем невольнее он был связан с ней. И страх его уж обуял.
Когда он приступил к масонству, он испытывал чувство человека,
доверчиво становящего ногу на ровную поверхность болота, существовавшего века.
Поставив ногу, он провалился и... не медлил дольше –
Чтобы вполне увериться в твердости почвы, на которой он стоял,
он поставил другую ногу и провалился ещё больше,
завяз и уже невольно ходил совсем не в радостном полёте –
по колено в болоте.
    Но речь его была  всё же готова
И он сказал всё, что знал, чувствовал – новое:
«Для распространения чистой истины
и доставления торжества добродетели,
должны мы очистить людей от предрассудков,
распространить правила, сообразные с духом времени, коему вы свидетели,
принять на себя воспитание юношества,
соединиться неразрывными узами с умнейшими людьми человечества,
смело и вместе благоразумно преодолевать суеверие, неверие и глупость,
образовать из преданных нам людей, связанных между собою единством цели
и имеющих власть и силу –  орден мощный, желанный, как званый гость...
Для достижения сей цели
должно доставить добродетели перевес над пороком,
должно стараться, чтобы честный человек, гонимый роком,
обретал ещё в сём мире вечную награду за свои добродетели,
должно доставить добродетели перевес над пороком.
Но в сих великих намерениях препятствуют нам весьма много –  многих заблуждения,
нынешние политические учреждения.
Что же делать при таковом положении вещей? Вся и всех долой?
Благоприятствовать ли революциям, всё ниспровергнуть, изгнать силу силой?…
Нет, мы весьма далеки от того!
Всякая насильственная реформа достойна порицания, потому что ни мало не исправит зла сего,
пока люди остаются таковы, каковы они есть,
и потому что мудрость не имеет нужды в насилии – в том наша сила и честь!
    Весь план ордена должен быть основан на том,
чтоб образовать людей твёрдых, добродетельных и связанных единством убеждения,
убеждения, состоящего в том,
чтобы везде и всеми силами преследовать порок и глупость заблуждения
и покровительствовать таланты и добродетель, их судьбу:
извлекать из праха людей достойных, присоединяя их к нашему братству.
Тогда только орден наш будет иметь власть, чтобы её замечали –
нечувствительно вязать руки покровителям беспорядка
и управлять ими так, чтоб они того не примечали.
Одним словом, надобно учредить всеобщий владычествующий образ правления,
сильнейший соединитель всех уз,
который распространялся бы над целым светом, не разрушая гражданских уз,
и при коем все прочие правления
могли бы продолжаться обыкновенным своим порядком, каждое со своим сроком,
и делать всё, кроме того только,
что препятствует великой цели нашего ордена с великим роком,
то есть доставлению добродетели торжества над пороком.
Сию цель предполагало само христианство.
Оно учило людей быть мудрыми и добрыми  на протяжени веков
и для собственной своей выгоды следовать примеру и наставлениям
лучших и мудрейших человеков.
      Тогда, когда всё погружено было во мраке,
достаточно было, конечно, одного проповедания, которое помнили с детства:
новость истины придавала ей особенную силу,
но ныне потребны для нас гораздо сильнейшие средства.
Теперь нужно, чтобы человек, управляемый своими чувствами,
находил в добродетели чувственные прелести; и не еле-еле;
Нельзя искоренить страстей;
должно только стараться направить их к благородной цели.
И потому надобно,
чтобы каждый мог удовлетворять своим страстям в пределах добродетели,
и чтобы наш орден доставлял к тому средства,
коими мы бы были владетели.
      Как скоро будет у нас некоторое число достойных людей  в каждом государстве,
чтоб объединяться –
каждый из них образует опять двух других
и все они тесно между собой соединятся –
тогда всё будет возможно для ордена, сулящего только торжества,
который втайне успел уже сделать многое ко благу человечества».
       Речь эта произвела не только сильное впечатление,
но и волнение в ложе массонского братства.
Большинство же братьев видели в этой речи опасные замыслы иллюминатства*.

–––––
* Иллюминатство – возникло на общих началах мистического учения о внутреннем просвещении человека свыше (illuminatio) и подобно другим масонским обществам первоначально имело филантропические цели, затем иллюминатство стало стремиться к влиянию на политические дела в Европе, вступило в сношения с иезуитами и, усвоив их начала, заводило повсюду политические интриги и потому возбудило скоро против себя сильные преследования.


––––––––
Л.Н. Толстой. Война и мир. Том 2, часть третья, глава I, III. (Отрывок.)

...по прошествии года, начал чувствовать, как та почва масонства, на которой он стоял, тем более уходила из-под его ног, чем тверже он старался стать на ней. Вместе с тем он чувствовал, что чем глубже уходила под его ногами почва, на которой он стоял, тем невольнее он был связан с ней. Когда он приступил к масонству, он испытывал чувство человека, доверчиво становящего ногу на ровную поверхность болота. Поставив ногу, он провалился. Чтобы вполне увериться в твердости почвы, на которой он стоял, он поставил другую ногу и провалился еще больше, завяз и уже невольно ходил по колено в болоте.
«Для распространения чистой истины и доставления торжества добродетели, читал он, должны мы очистить людей от предрассудков, распространить правила, сообразные с духом времени, принять на себя воспитание юношества, соединиться неразрывными узами с умнейшими людьми, смело и вместе благоразумно преодолевать суеверие, неверие и глупость, образовать из преданных нам людей, связанных между собою единством цели и имеющих власть и силу...
«Для достижения сей цели должно доставить добродетели перевес над пороком, должно стараться, чтобы честный человек обретал еще в сем мире вечную награду за свои добродетели. Но в сих великих намерениях препятствуют нам весьма много — нынешние политические учреждения. Что же делать при таковом положении вещей? Благоприятствовать ли революциям, всё ниспровергнуть, изгнать силу силой?… Нет, мы весьма далеки от того. Всякая насильственная реформа достойна порицания, потому что ни мало не исправит зла, пока люди остаются таковы, каковы они есть, и потому что мудрость не имеет нужды в насилии.
«Весь план ордена должен быть основан на том, чтоб образовать людей твердых, добродетельных и связанных единством убеждения, убеждения, состоящего в том, чтобы везде и всеми силами преследовать порок и глупость и покровительствовать таланты и добродетель: извлекать из праха людей достойных, присоединяя их к нашему братству. Тогда только орден наш будет иметь власть — нечувствительно вязать руки покровителям беспорядка и управлять ими так, чтоб они того не примечали. Одним словом, надобно учредить всеобщий владычествующий образ правления, который распространялся бы над целым светом, не разрушая гражданских уз, и при коем все прочие правления могли бы продолжаться обыкновенным своим порядком и делать всё, кроме того только, что препятствует великой цели нашего ордена, то есть доставлению добродетели торжества над пороком. Сию цель предполагало само христианство. Оно учило людей быть мудрыми и добрыми, и для собственной своей выгоды следовать примеру и наставлениям лучших и мудрейших человеков.
«Тогда, когда всё погружено было во мраке, достаточно было, конечно, одного проповедания: новость истины придавала ей особенную силу, но ныне потребны для нас гораздо сильнейшие средства. Теперь нужно, чтобы человек, управляемый своими чувствами, находил в добродетели чувственные прелести. Нельзя искоренить страстей; должно только стараться направить их к благородной цели, и потому надобно, чтобы каждый мог удовлетворять своим страстям в пределах добродетели, и чтобы наш орден доставлял к тому средства.
«Как скоро будет у нас некоторое число достойных людей в каждом государстве, каждый из них образует опять двух других, и все они тесно между собой соединятся — тогда всё будет возможно для ордена, который втайне успел уже сделать многое ко благу человечества».
Речь эта произвела не только сильное впечатление, но и волнение в ложе. Большинство же братьев видели в этой речи опасные замыслы иллюминатства.