41. Ягако костяная Ногако. Сказание о Коло-сане

То ковер летел над темным бором,
То над гладью дремлющей реки,
Промелькнули малые озера,
Бросив в небо блики-огоньки.
 
Молча, тихо пленные сидели,
Устремив в пространство мертвый взгляд,
И лишь струны лиры звонко пели,
Песенке кота не в склад не в лад.
 
А в низу, как будто бы сторожка,
Показался темный терем – сруб,
Он ходил на желтых курьих ножках,
По поляне, огибая круг.
 
Бухнулся ковер посередине,
Пленников тряхнув, что было сил,
Кот встав в позу, словно на картине,
Громко, на весь лес, заголосил:
 
«Фрау, вот лазутчики попались,
Рыщут, окаянные, пыхтят,
Возле Алатыря отирались,
Может умыкнуть его хотят?
 
Русью от родимчиков не пахнет,
Глазки – щелки, морды – колесом,
Этот, что с мечами, вдруг как жахнет,
И давай гоняться за котом!
 
И другие не терялись тоже,
Окружили бедного кота,
И давай шпынять: кто бок, кто в рожу,
Чуть не оторвали пол хвоста.
 
Только где им победить котяру,
Нет таких еще богатырей,
Тут поддал я им такого жара,
Видишь, сразу стали посмирней!
 
Получите, распишитесь, фрау.
А куда девать гостей-то сих?
Укокошим сразу? Или, право,
Лучше подержать в амбаре их?»
 
«Пусть в амбаре пыл свой поостудят.
Да замок привесить не забудь,
С ним, глядишь, верней, надежней будет,
Чтобы не прельстился кто-нибудь.
 
Развелось в угодьях наших татей,
Давеча волчок козленка спер:
Оглянулась лишь – и нет дитяти,
Только хвост мелькнул через забор.
 
Уж Иван  Купала недалече,
Надобно лесной устроить пир,
Пригласить всю нежить к нам на вечер,
Угостить на славу  темный мир.
 
Лешего, лесного янычара,
Непременно надобно позвать,
Да еще пускай придет волчара,
Всё же свой, хоть всем известный тать.
 
Да Шишигу – девицу лесную,
Ноздрями не чующую дух,
И кикимор, здешних позову я,
Но не всех, пяток… а лучше двух.
 
Так что, Котя, их гони к амбару.
Да поштучно всех пересчитай.
По дрова сходи, а завтра пару
В баньке посильнее им подай».

«Да зачем, сударыня, им банька,
Глупость это и сплошной садизм!
Помнишь, до чего был вкусным Ванька,
А не мытый сроду ведь, поди ж». 
 
«Экий, Котофеич, ты вальяжный!
Ну да ладно, тут вам не Берлин,
Скушают и так, а мне не важно,
Что там тлен, что грязь… весь мир един».
 
Котофей на задних лапах стоя,
И уткнув передние в бока,
Закричал: «А ну, шагайте строем!
Всем в амбар! Адью, мерси, пока.
 
Я, мамаша, вам скажу приватно,
Вот народ пошел, чуднее нет!
Ну, куда ты, повертай обратно.
Бестолковы, просто тыща бед!
 
А глазенки, погляди, а моськи!
Видела ли где такое ты?
Может быть, они не люди вовсе,
Может, ядовиты, как грибы?
 
Надо, поразнюхать бы в народе…»
«Сам ты Котофеич ядовит,
Ни к какому делу не пригоден,
А, в конечном счете, паразит».
 
«Обо мне у вас такое мненье?
Это я-то, фрау, паразит?
Не приемлю ваши обвиненья,
Кто наладил пищи вам транзит,
 
Забаюкал Ванек и Аленок,
Кто в полях лазутчиков словил?
Это ж надо! Бедный я котенок,
Снова госпоже не угодил.
 
Кто делами ведает всечасно,
Вашу бухлатерию ведет?
Я! Я! Я! И знают все прекрасно:
Без меня хозяйство пропадет…»
 
От кота Баюна сонных чар
Пленники тем временем, как в дреме,
Словно в тяжком сне, вошли в амбар,
И расселись молча на соломе.
 
Кот Баюн ворча под нос себе
Дверь закрыл, замок большой навесил
И помчался к бабкиной избе,
Словно всем доволен был и весел.
 
А Яга, с ухмылочкой ехидной,
В дом вошла, открыла сундучок:
«Что-то платья бального не видно –
Надобно повесить на крючок.
 
Пусть весит, проветрится немного,
Быть красивой на пиру хочу,
Больно уж веду себя я строго
И весь день ворчу, ворчу, ворчу.
 
И вот тут случилось с бабкой чудо,
Словно засветилась вдруг она:
«Это что? Когда? Зачем? Откуда?
Отчего я грустных дум полна?»
 
В руки ей попалась
Белая рубашечка,
Бабка умилилась:
«Вкусным был Ивашеча! –
 
И слеза горючая
По ланите катится, –
Вот еще Алёнушки
Голубое платьице…
 
Эх, года минувшие!
Ох, дела ушедшие!
Леты молодые –
Годы сумасшедшие!
 
Пронеслись родимые,
Словно кони-вороны,
Разметали всех кто люб
На четыре стороны.
1833
Никого теперь со мной
Рядом не осталось,
Вот такая уж судьба
Ягушке досталась.
 
Даже старый кот Баюн
Не прижился к месту,
С кошкой дранной убежал,
Ишь, нашел невесту!»
 
«Но, сударыня, ведь я
Вскорости вернулся…»
«Помолчи-ка ты, свинья,
Чтоб ты поперхнулся!
 
Не мешай мне тосковать,
Вспоминать былое.
Брысь отсюда! Замолчать,
А не то урою.
 
…Да и старый хрыч Кощей,
Женишок поганый,
Изменил, предал, сбежал,
Ирод окаянный!
 
С Василискою сперва,
А потом с Еленой…
А еще, подлец, твердил,
Что любовь нетленна!
 
Сколько лет уж я одна
Даже и не знаю….
На завалинке сижу,
Юность вспоминаю.
 
Пригорюнюсь, а порой,
И слезу роняю,
И головушку свою,
Ниже наклоняю.
 
И с чего бы вспоминать
Прежнее я стала…
Может быть и мне пора
Помирать настала?
 
Эх, ты доля женская,
Долюшка суровая!
Помирать? А потроха
До сих пор здоровые!
 
Да к тому ж еще мотор
Мой сердечный тянет,
Как-нибудь уж век-другой,
Ягушка протянет…».
 
И пока она ворчит
В умиленье сладком,
Проберемся-ка в амбар,
Поглядим украдкой:
 
Что там гости, как они,
Все ли с ними ладно?
Поглядим одним глазком
И скорей обратно.
 
Пленники сидели в темной клети,
Не было ни пищи, ни воды,
Жались друг ко дружке, словно дети,
Приближенье чувствуя беды.
 
Что стряслось и что же с ними будет,
Ни один из них понять не мог,
Как случилось, что  сплетенья судеб
Их вели по худшей из дорог?
 
Хоси хныкать принялась сначала:
«Дайте мне воды!  Где тут вода?»
Цуки тихо Хоси утешала,
Зомби-сан твердил: «Да! Да! Да! Да!»
 
Коло-сан и Самурай хотели
Выбить дверь наружу, но, увы.
Гость Дождя в соломенной постели
Спал, не поднимая головы.
 
Лекарь шебарша травой сухою,
Что-то бормотал себе под нос.
День ли, ночь ли за глухой стеною,
И что делать,  их томил вопрос.
 
И молчанье тягостным всем стало,
Но никто заговорить не смел,
Лишь Недотыкомка бормотала:
«Кажется, пора пришла для дел».
 
«Что пора, я не расслышал что-то?»
Коло-сан её переспросил.
«Ноги делать – первая забота,
А вторая – есть хочу, нет сил!
 
Молочка попить сейчас из речки,
Костерок  над нею запалить.
Или вот, в горячей русской печке
Нам в мундире бульбочку сварить!»
 
«Что такое бульбочка в мундире,
Не слыхал, хотя живу давно?»
«Как же объяснить? Ну, в вашем мире
Это… как…  картошка в кимоно!»
 
«Что-то не пойму: зачем картошку
В кимоно в котле бы нам варить?»
«Господи, ну это понарошку,
Повелось у нас так говорить.
 
Впрочем, вот: вареная картошка,
Не в пример вкуснее может быть,
Коли сполоснуть её немножко,
И не чистя, в кожуре сварить.
 
Объясняю: кожура – одежка,
Для меня – мундир, вам – кимоно».
« Понял! Понял… только злая кошка
Заперла нам двери и окно…».
 
«Ничего уж, как-нибудь прорвемся!
Не впервой из плена когти драть.
Не понятно? Позже разберемся,
Ну, короче: драпать, удирать.
 
Уносить давно пора нам ноги,
Чтобы на обед к ним не попасть.
Я пойду, разнюхаю немного
Что и как, и к вам вернусь опять».
 
«Как же ты уйдешь, коль мы закрыты,
Здесь и щели даже не найти?»
«Мы, недотыкомки, так уж сшиты,
Можем через все везде пройти».
 
И она, махнув рукой, пропала,
Вдруг, исчезла, словно не была.
Только вот сейчас, вот здесь стояла,
Где теперь? «Вот это, брат, дела! –
 
Так сказал Гость облака уныло,
И добавил, – Бесполезно ждать.
Никакая, говорю вам, сила
Не вернет сюда ее опять.
 
Улизнуло, хитрое создание,
С нами ей теперь не по пути…»
«Погоди, умерь свое роптанье,
Отдыхай пока, сиди и жди.
 
Думаю, она в беде не бросит,
Разузнает все и нас спасет».
«Коло-сан, дружище, нет вопросов,
И ковер-летун нам принесет!»
 
«Отчего, скажи, ты ей не веришь?
 Ну, криклива, любит поболтать,
Только этим душу не измеришь.
Будем верить в лучшее и ждать».
 
«Подождем, и нас рассудит время,
Все расставит по местам своим, –
Так сказал монах, погладил темя
И добавил, – Впрочем, поглядим».