Поэма, написанная под красным абажуром

Столетний сон: на площади метель,
И я, метелью схваченный,
вхожу в дом.
Промозглый открывается отель,
Где кто-то спит под красным
абажуром.

И кажется, с тех пор, как он уснул,
В закрытом номере его
все так же:
Изрезан чемодан, откинут стул -
Везде следы неоспоримой
кражи.

Листы бумаги, книги - все верх дном,
Как в логове бандитском
диких шаек.
И только тень собора за окном
Симметрию на стенах
воскрешает.

Здесь кто-то был. Возможно, только что.
На улице - тревожный
рык мотора.
Обысканы пиджак его, пальто.
Закрыты наспех бархатные
шторы.

Еще гудит столетний канделябр,
В окурки съехав медными
бровями.
Он наблюдал грабителей без шляп,
Когда они не прятались
и сами.

И все же странно... В этом полусне
Такое чувство (вовсе не
испуга)
Напоминают тени на стене,
Что я здесь был. И буду жить
по кругу.

И вновь стеной на площади метель,
Впуская белым снегом в сон мой
хмуро
Все тот же выстывающий отель,
В котором сплю под красным
абажуром.

Мне кажется, с тех пор, как я уснул,
В закрытом номере моем
все так же:
Изрезан чемодан, откинут стул,
И канделябр не смог стоять
на страже.

Не шелохнусь. На брюках виден сор.
Зажаты пальцы в сломанном
изгибе.
Так  держит страх до тех известных пор,
Пока душа корячится
на дыбе.

Растоптан, скомкан, как окурок, стон...
Молчат часы, как - будто кто-то
помер.
Уж за полночь. Грохочет телефон,
Бросая в дрожь и так картонный
номер.

Мне душит шею неизвестный спазм.
Мой лоб в крови и ссадинами
схвачен.
Раздался телефон. В который раз.
Иду. Дрожу. И нёбо сжато
плачем.

"Алло..." А мне в ответ - "Ищи свой труп
Завернутым преступниками
в бархат.
Ты был, как лошадь, севшая на круп,
Уставшая других лягать
из страха.

И в жути, что таинственный ездок
Пришпорит смерть души твоей
в походе,
Ты ждал, что Вольф откроет твой замок,
И скажешь ты - "чернила
на исходе".

Но, милый мой, твой Эрлих был не прост!
Застынут в глине согнутые
кисти...
Рязанскою кобылою за хвост
Повесили вас в номере
чекисты!"

И он смеялся в трубку. Вновь и вновь.
Утробный смех. Бросаю трубку
на пол.
Толпа за дверью. Я кричу им - "Вольф!"
И шторы мне протягивают
лапы...
 
Ревет в ушах свирепая метель.
Сквозь вихрь веков я жертвою
вхожу в дом.
И снова в ночь хладеющий отель.
И кто-то там под красным
абажуром.

Бреду по коридорам синей мглы.
Здесь сводятся в столетиях
мосты лиц,
А в комнатах есть пятые углы
И постояльцы призрачных
гостиниц.

Но что теперь мне гул пустой молвы,
Когда поэтам стоит жить
в потере.
Сегодня друг мой выброшен с Москвы,
Но я устроил номер
в Англетере!

Пускай он был талантливей меня,
Но все равно, как свойская
натура,
Он друга на жену не променял,
О чем всегда твердит
литература.

Он ждет давно. У нас ведь два ключа.
Насвистываю, шаг к двери
чеканя.
Навстречу мне - три тертых калача,
Как с фильма все, что впору
про ЧК снят.

Проходят мимо. Руки сбиты в кровь.
Стремглав от глаз бросаются
в пролеты.
И в этот миг я слышу крики - "Вольф!"
За дверью, что была уже
напротив.

Врываюсь. Никого. Следы борьбы.
На улице - тревожный рык
мотора.
Но что-то странное я вижу у трубы,
Завернутое в бархатную
штору...

Еще дрожит повешенный, храпя,
Как загнанная лошадь
по метели.
Рванул две шторы. Вижу - это я,
Давным-давно вишу в пустом
отеле!

Я умер здесь. Ищи мой древний труп,
Завернутый преступниками
в бархат
Закрывшихся навек народных губ,
Там, где стихов висит моя
рубаха.

Столетний сон... Сомкнулся жизни круг.
Когда к тебе я призраком
вхожу в дом,
Молись за тех, единственный мой друг,
Кто спит давно под красным
абажуром.

28.04.2015