Стоунхендж

Где Ипатьевский монастырь,
там, за ним, далеко-далеко,
есть поросший осотом пустырь,
на котором лежат одиноко
восемь плит и стоят столбы
возле низенького забора,
оттеняющего горбы
прикорнувшего к дамбе бора,
сквозь который из слободы
смотрят маковки, крыши резные
и бесчисленные пруды,
на которые, словно впервые,
я порой беспрерывно гляжу
и никак не могу оторваться,
как водитель глядит на межу,
чтобы ровно ее держаться.

Это место в себе таит
откровенность истории нашей.
Это слон, черепаха, кит,
пьедестал и клобук монаший,
схороненный в дали, где он
берегов разостлал наметку
и зацвел под сопенье волн
и кузнечикову трещотку.
Если глянуть с него вокруг,
то исследуешь целый город,
протянувшийся, как акведук,
цепью домиков и заборов.
Все движения робки здесь,
даже помыслы непорочны.
Просто хочется взять и сесть
у забора на рыхлой почве

И сидеть до того, пока,
изменяя город помалу,
вспять начнут уходить века
по какому пришли кварталу,
забирая с собой налет
всеобъемлющей индустрии
и листая восьмой небосвод
затерявшейся в нем России;
и вернуться обратно в свой
затаившийся в мире город,
наслаждаться его тишиной
под щитом голубого флера;
неустанно вдыхать эфир
(какового здесь просто бездна)
и смотреть через призму на мир
самобытного Стоунхенджа.