Леший

 Случай, о котором я хочу поведать, произошел с Иваном Такмаковым. Все действия происходили еще до перестройки, в доброе для простых работяг время.
 Иван  в детстве переболел менингитом, и как следствие этой болезни – инвалидность. Он имел два горба: спереди и сзади. По этой причине мать и  подыскивала ему легкую профессию. Она отдала его в обучение сапожнику. Иван обучение прошел, научился шить сапоги, но не захотел работать сапожником, шить самую модную в то время обувь, а пошел работать в колхоз – скотником или, как говорят сейчас, животноводом. Работа не слишком тяжелая для того, кто любит животных. А Иван животных очень любил. Работа его заключалась в выпасе молодых телят до определенного возраста и веса.
 За свою работу он имел много благодарностей, его портрет висел в области на доске почета. Но после этого случая кое-что в его жизни изменилось.
Для работы ему была положена лошадь. Ею оказалась молодая каурая кобылка по кличке Кукла. Такую кличку лошадь заслужила за свою статность и красоту бега. Лошадка была трудолюбивая, спокойная и понятливая. Иван сам объездил ее под седло, и она служили ему уже не первый год. Даже когда на выходные он, бывало, выпьет лишка, кобылка всегда довозила его ко двору. Если он был не в состоянии на нее залезть, не то, что запрыгнуть, она ложилась, ждала, пока он перевалится через нее, вставала и везла, как мешок, опять же ко двору.
 Эта лошадка и две собаки, овчарки, были его лучшими друзьями. Иван мог сам остаться голодным, но никогда не оставлял голодными своих друзей. Последний кусок хлеба поделит между ними. Те в свою очередь платили ему своей верностью, любовью, помогали очень хорошо.
И вот однажды его кобылка загуляла – созрела, чтобы стать в этот год матерью. Как назло, председатель продал племенного жеребца в соседний колхоз. Время было хорошее, как я говорил, бензин стоил четыре копейки, солярка - и того меньше. Зачем было держать лошадей, которым нужен фураж? И сено им накоси, и в стога сметай, и навоз убирай. Одним словом, решил председатель не разводить больше лошадей.
« Те, что остались, пусть живут, так уж и быть, на живодерню не будем отдавать. Но приплоду чтобы больше не было. Это я тебе говорю, конюх! Понял меня?» - так и заявил он на последнем перед этим случаем собрании.
Что должен был ответить конюх? Ну, сказал, конечно, что не согласен. Что лошадки завсегда нужны в хозяйстве. Что нельзя так вот взять и вывести лошадей. Что кони еще с древности помогали людям. Да кто тогда стал бы слушать конюха, если партия так решила?
А против природы не попляшешь! Это городские не знают, что вытворяет животина, когда ей приходит пора продлевать род. Те, которые хотя бы кошку держали, могут догадаться об этом и то не в полной мере.
Иванова кобылка совсем взбесилась. Никакого сладу с ней не было. Стоило ей увидеть лошадь или лошадей, в упряжке или просто пасущихся, она срывалась с места в карьер, летела к ним стрелой узнать – нет ли среда них жеребца. Совсем замучила мужика своими выходками. А тут, как назло, телят пасти приходилось рядом с посевами. Того и гляди, чтобы не забежали в посев, не потоптали да не потравили колосья.
Иван уж и к конюху ходил не раз. Тот только руками разводил и твердил одно и то же:
- Сам на собрании был, слышал про наказ мне председательский.
В один из дней, старшая дочь принесла Ивану обед очень рано – в начале одиннадцатого. Он оставил ей собак, наказал, чтобы смотрела за телятами, а сам верхом на Кукле помчался в деревню, к конюху.
Приехав, он загнал Куклу в денник и подошел к конюху:
Вот, что хочешь делай, я отсюда не поеду, пока не поможешь!
-Тю, на тебя! Ты що Иван, сказывся, чи що?
 Да и где я тебе жеребца возьму, если у меня и половины нету?
Самому, прикажешь, твою кобылу покрывать? Так, уволь, не привычный я к этому делу!
У тебя ишак во дворе стоит не кастрированный, а ты ко мне бегаешь.
У Ивана в хозяйстве действительно имелся осел по кличке Зайчик. Такой работяга. Бывало, накосит Иван травы, высушит, нагрузит в бричку сена, предварительно нарастив борта брички, еще сам на вершину залезет. Зайчик с верхотуры совсем маленьким кажется, но везет. Его нужно только с места стронуть, чтобы почувствовал, что воз ему по силе…
-Так он же ростом – во! – Иван показал расстояние от земли чуть больше полуметра. Не достанет он!
- С виду ты, Иван, взрослый, вроде, мужик, а рассуждаешь как пацан. Скажи мне тогда, откуда берутся мулы?
- Мулы-то?
- Да, мулы-то…
- Так это… от лошадей и ослов и берутся.
- Правильно! Ну и иди за своим ишаком. Почему ко мне приперся? Тебе председатель ничего не сделает, а меня с работы выгонит.
- Слышь, Петрович (так чаще всего звали конюха), а как их свести?
-Иван, пол-литра поставишь?
- Об чем речь? Конечно, поставлю, ты только помоги.
- Ладно, пошли.
И они двинулись к дому Ивана. По дороге Петрович прочитал целую лекцию про появление первых мулов:
- Чтобы ты знал, первые мулы появились еще в древнем мире. Первое их появление не объясняется. Для того, чтобы осел покрыл кобылу, нужны определенные обстоятельства, сам понимаешь. Нужно, чтобы кобыла была готова к производству потомства и находилась далеко от жеребца. Чтобы желание заставило ее подпустить осла и самое главное, чтобы она была в таком положении, чтобы он, как ты выразился, достал.
Думаю, что первый раз это было так: кобыла, у которой был как раз такой период, попала в какую-то яму, на ее беду или радость поблизости оказался ишак, который сделал свое мужское дело.
 Кто-то эту сцену увидел, а когда эта лошадь принесла потомство, оказавшееся слишком мелким, пожалел, и не напрасно. Потому что мулы очень выносливы и трудолюбивы. Одна беда у них – не дают потомства, как, впрочем, и лошаки. Ты знаешь, кто такие лошаки?-
 И не дожидаясь ответа, пояснил:
- Лошаки – это помесь ослицы и жеребца.
Наконец, они остановились у калитки Такмаковых.
- Ну, проходи, Петрович, - проговорил Иван, пропуская впереди себя конюха. Пират, лежать! Свои! – предупредил он поднявшуюся навстречу овчарку. Этот пес сам нашел себе хозяина в лице Ивана. Подошел, обнюхал один раз и увязался следом. К работе с телятами он не подошел – рвал хвосты. А дом стеречь ему доверяли.
Собака не издала ни звука, только вздохнула, как бы облегчено, и улеглась на место, в тень от тополя, где только что лежала.
- Ну что, Петрович, сначала в дом – по стопочке?
- Нет, сначала дело. Веди, где твой Зайчик стоит.
-Тогда сюда проходи, в хлев. Он рядом с коровой привязан. На улице жарко и мошкара донимает, так я его к Буренке определил на постой.
Петрович, с опаской озираясь на кобеля, стал пробираться к хлеву.
При виде чужака, корова и осел перестали жевать и вопросительно посмотрели на хозяина.
- Ешь, Буренка, ешь, мы за Зайчиком, - проговорил Иван, отвязывая повод недоуздка от перекладины яслей.
Осел вначале заупрямился, не желая выходить на жару. Но подгоняемый Петровичем и увещеваниями хозяина, который, обозвав его дуралеем, поведал, что ведут его на свидание с дамой, сдался и зацокал своими копытами к выходу.
- Гляди-ка, как услышал про даму, так сразу и пошел, - проговорил Петрович.
-А говорят, животные ничего не понимают.
- Еще как понимают!
-Петрович, так куда мы жениха поведем?
-А вот зараз выйдем со двора и сразу налево, знаешь, где канавы поливные сходятся буквой «Т»?
- Так это ж недалеко от конюшни!
- Вот-вот. И это хорошо. Пойдем быстрее, пока твоя Кукла не повыбивала все доски в летнике. Когда будем идти, смотри по сторонам, чтобы председателю не попасть на глаза.
Они благополучно довели Зайчика к поливочным канавам. Благо, в этот день полив огородов не производился.
-Ты, Иван, стой тут, а я за Куклой мотнусь. Я быстро. От конюшни верхи прибегу. Ты только смотри вокруг…
Дальнейшее без смеха не расскажешь.
Прискакав, Петрович не успел слезть с кобылы, а Зайчик, почуявший запах ее желания, уже пытался запрыгнуть на лошадь для исполнения замысла мужиков. Он больно ударил Петровича по одной из ног своим передним копытом. Тот, чертыхнувшись, хотел спрыгнуть на землю, но кобыла резко крутнулась, и спрыгивающий конюх угодил в поливочную канаву. И хотя воды в ней не было, грязи было с пол метра.
Конюх плюхнулся в эту жижу лицом. Брызги жидкой грязи разлетелись далеко в стороны, достав Ивана, кобылу и ишака. Петрович хотел подняться, для чего попытался опереться на обе руки, но, не достав твердого дна, заорал, приподнимая голову над грязью:
-Спасай Ваня, тону не на шутку! Я ж плавать не могу!
Иван затоптался на месте, как кочет на курице, то, приседая, то вставая в полный рост, не зная, что делать. Он тоже не умел плавать.
У кобылы и ишака тоже ничего не выходило. Они топтались кругами никуда не убегая и не зная, что им делать.
Наконец Иван сообразил выдернуть из штанов ремень, чтобы бросить его конец утопающему.
 Лучше бы он этого не делал.
Брюки, лишившись поддержки, упали на ботинки, а Иван уже делающий движение вперед, как стреноженный конь, скакнув, свалился конюху на спину.
От тяжести его тела, Петрович погрузился в грязь с головой и начал задыхаться. Как все утопающие, он предпринимал отчаянные попытки спастись. Наконец, ему удалась опереться о дно коленом подогнутой при барахтанье ногой. Почувствовав в этом свое спасение, он моментально подтянул вторую ногу и сумел сесть на согнутые ноги. Иван от этих его действий свалился в грязь рядом с ним. Теперь уже было трудно разобраться, кто тонет, и кто кого спасает.
Вот так, барахтаясь, помогая друг другу, они все же поднялись на ноги.
Петрович попытался выбраться из канавы, но это, оказалось, так же трудно, как и подниматься из грязи. Канава была, в общем-то, не глубокой, но грязь на руках и одежде была, как смазка. Руки, ноги скользили, и никак не удавалось покинуть эту грязевую ванну.
 Иван догадался подставить согнутое колено.
 Став на него одной ногой, конюх дотянулся до кустиков полыни, ухватился за них и выполз из канавы, как червяк, оставляя за собой грязевой след. Протянув руку, он вытащил Ивана. При этом конюху казалось, что он тащит не одного человека, а двух, не меньше:
-Ох, и тяжел ты, Ваня. А по виду и не скажешь.- Цедил он сквозь сжатые зубы, вытаскивая друга по несчастью.
- Меня внизу, что-то за ноги держит, - оправдывался Иван.
Еще не отдышавшись, как следует, от поднятия тяжести, конюх заржал, как жеребец, хохоча и широко открывая при этом рот. В розоватом зеве виднелись два ряда крепких, чуть желтоватых зубов. Из-под грязевой маски сверкали в неподдельном веселье прищуренные смехом глаза. При этом он указательным пальцем целился в Ивана.
Глянув себе под ноги, а именно туда целился палец, Иван понял причину хохота конюха: его штаны, упавшие без ремня, теперь были полны грязи. Грязь облепила его голые ноги, трусы, рубаху:
-Так вот почему я был таким тяжелым, - сквозь смех пролепетал он и добавил, немного отдышавшись от смеха,- ржешь надо мной, а на себя посмотри…
 И опять смех оборвал его речь.
Они хохотали так, что кобыла и ишак повернули к ним свои головы, забыв про свои ухаживания.
 На Петровича от смеха напала икота. С перерывами на то чтобы икнуть, он произнес гениальную фразу:
- Не знаю, покроет твой ишак кобылу или нет, но когда ты прыгнул мне на спину, я думал, что это ишак на меня свалился. – И снова заржал, от восторга дрыгая ногами.
- А я и не понял сразу, почему полетел вниз, на твою спину. Хотел сделать шаг, чтобы протянуть тебе конец ремня и бац…
- А где он – твой ремень?
- Не знаю, наверное, там, внизу остался. Как я теперь без ремня?..
- Да ладно тебе, ты лучше скажи, что дальше будем делать? Надо где-то обмыться, не ходить же в таком виде. А эти – влюбленные, гляди что вытворяют…
Кобыла, казалось, смирилась, что лучшего ухажера ей не найти, была согласна на этого коротышку. Она покорно стояла, слегка повернув голову, и смотрела, как жених пытается ею овладеть. Зрелище было таким же комичным, как снятые штаны – полные грязи.
Если бы не бабы, идущие с огородов домой на обед, эти двое хохотали бы еще не известно сколько. Увидев женщин, они разом оборвали веселье и трусцой помчались к колонке, из которой наполняли корыта для питья - коровам и лошадям.
Пока женщины шли и смотрели в их сторону, они прятались от их взглядов за высокими бортами бетонных корыт. А когда те удалились на приличное расстояние, принялись смывать грязь.
Все время, что они мылись, ситуация у «молодоженов» не менялась. Попытки жениха были безуспешными - не хватало роста. Он даже укусил свою возлюбленную несколько раз за ляжку, за что та лягнула, совершенно не нежно, попав любимому по губам. От ее удара губа лопнула, и ярко-красная кровь капала на сочную зеленую траву, росшую вдоль канавы. Страсти у "джигита" от этого не убавилось.
Простирнув и отжав одежду, мужики не стали ждать, когда она высохнет. Благо стояло лето. Солнце палило немилосердно, и мокрая одежда только приятно холодила тело.
-Ну что, пойдем завершать начатое? – спросил конюх
-Пойдем! Если Кукла не успокоится, я не смогу работать.
И они направились к влюбленной парочке.
Кукла никак не хотела спрыгивать в канаву.
-Дурочка, тебе же легче станет, - уговаривал лошадь Иван. – Ну что ты упираешься? Ну, давай, раз - и в канаве!
- Так не получится, - произнес Петрович, - нужно проехать на лошади вон туда, видишь, где канава упирается в бугор. Там ее начало и можно съехать, а не спрыгивать. Только езжай ты, Иван, а то мне уже  раз досталось от твоего ишака. А теперь, когда он такой раздраконенный, он может и цапнуть за ногу, приняв седока за соперника.
-Я ему цапну!   Ну-ка, прочь от Куклы, слышишь?
Но осел не хотел уступать свою невесту даже своему хозяину. Неизвестно, для чего тот хочет на его подругу взобраться?
Пришлось Ивану вести кобылу в поводу до бугра и обратно по канаве. Кукла шла по грязи осторожно, словно боялась провалиться. Зайчик плелся рядом, словно понимал, что лошадь ведут, чтобы помочь им обоим. Он не делал никаких попыток на сближение.
- Смелей, смелей, девочка, не бойся, не утонешь, я ведь не утонул, - подбадривал  Иван лошадь.
Наконец они дошли до Т-образного соединения канав.
-Теперь задом ее поставь к этой стене…
Не успел Иван выполнить распоряжение конюха, а Зайчик уже работал над продлением рода.
-Во, дает! Удивлено-восхищеным тоном произнес Петрович. Не зря ждал, да? Ну, теперь твоя Кукла успокоится! - Заметив движение Ивана, который, как показалось конюху, хотел выводить кобылу, добавил, - постой, пусть еще поиграют, для верности надо несколько раз…
Кобыла после любви Зайчика действительно успокоилась.
На следующее лето, в положенный срок, она принесла крохотного жеребенка – мальчика. Он был настолько мал, что не доставал до материнского вымени. Первые дни конюх подкладывал под его ноги мешок, набитый соломой.
 Кукла была счастлива!
Спустя неделю, жеребенок уже сосал мать с земли. А какой он был непоседа! Скакал, прыгал, взбрыкивал задними ножками и очень смешно ржал. Его ржание нельзя было спутать ни с чьим. Начинал свой крик с – И-а …, а продолжал, как конь – Гы-гы-гы.
-Ни разу не слышал, чтобы так смешно ржал жеребенок, - говорил Петрович. – Ну, Иван, как назовешь этого игруна?
- Да не придумал еще. Пусть так пока побегает. Успеется…
На беду конюха и Ивана, весть о жеребенке дошла до ушей председателя. Ох, как он осерчал!
- Конюха ко мне, быстро, - приказал секретарше, - и чтобы одна нога здесь, другая там.
Когда Петровичу передали, что его вызывает председатель, он пробурчал себе под нос:
- Ну, началось!..
Придя в контору, конюх услышат о себе такое, о чем и не подозревал. Вначале спокойный, он в конце не выдержал и выпалил:
- Да хватит меня с грязью мешать! Тоже мне начальник, через слово - мат. Научись с людьми говорить, а потом лезь в начальники. – И громко хлопнув дверью, вышел.
От председателя Петрович пошел к Ивану:
-Вот так, Иван, лешак попутал меня сунуться в эту историю, теперь, наверное, выгонят с работы.
-Как ты сказал, - спросил Иван, - лешак, говоришь. Так вот же и кличка жеребенку – Леший!
- Ну, это ты загнул! Нельзя так обижать животное.
- Да ты послушай, что про него говорят. Он как чертенок: шкодливый, вороватый. Стибрит у спящего мужика фуражку, отбежит, положит на землю и ржет, пока мужик не проснется. Затем дразнит. Кепку, как собака, треплет, делает вид, что хочет порвать. Это чтобы потерпевший погонялся за ним. Но разве его догонишь. А ржет так, что все вокруг смеются и говорят - вот леший, рассмешит кого угодно.
Как ни противился конюх, а кличка Леший к жеребенку-мулу пристала.
Не зря говорят: смешно зачинался - смешным и остался.
И все же конюх частенько называл его по другому. Подойдет, обнимет за шею, гладит по спинке и приговаривает:
- Играшка мой, Играшечка...
Все в деревне думали, что, после крутого разговора с председателем, конюха выгонят, а выгнали – председателя.
К Ивану пристало прозвище –  мулов папа. А конюха почему-то прозвали пророком.
Так и доживали они свой век под этими прозвищами.
Давно уж нет обоих на этом свете, а память, вишь, как назад их вернула.
Царствие им небесное обоим – хорошие были мужики!
   


© Copyright: Олег Глечиков Крымский, 2010
Свидетельство о публикации №210021201334