В степи эха нет гл. 16-18

 *16*
               После короткого похолодания в конце сентября вернулось тепло. Мягкое и ласковое, оно обнимало землю, успокаивало, готовя  к зиме.
                Николай вышел во двор. Присел на крыльцо. Белая хохлатая курица, усевшись в вырытую ею в пыли лунку, грела бока, другая, с рыжими подпалинами на хвосте и крыльях  усердно скребла землю, выискивая в ней только ей видимые деликатесы. Скоба затвора на дверях летней кухни прихвачена деревянным колышком. Видимо, дома он один.
                Николай поднял голову. Высоко в голубом  не по-осеннему небе парила какая-то птица. Тихо. Взгляд скользнул по опустевшим под стрехой крыши ласточкиным гнёздам. Улетели к югу птахи. Побросали свои обжитые дома. Ну весной-то вернутся… А твой дом, Николай, где? Тебе вернуться некуда…
              Грустные мысли прервал скрип открывающейся калитки. Сначала показалось ведро на коромысле, за ним – Матрена Ильинична. Николай поднялся с крыльца ей навстречу.
– День добрый, Матрена Ильинична, – подхватил с плеча тяжелые ведра.
– Что ты, что ты, Коля, не надо. Нельзя тебе еще такие тяжести поднимать!
– Ничего, ничего! Хватит уж меня инвалидом-то считать. Вашими заботами, слава Богу, всё уже не так плохо, как могло бы быть.
– Ну забот-то боле ты Нюре  принес, - улыбнулась. – Да, видать, они ей не в тягость. Похудела девка, правда. Глазищи  вполлица  сделались.
– Вы уж простите меня, Матрена Ильинична.
– Да за что ж мне  прощать? Бог с тобой! Поправляйся. Живи да здравствуй.
– А где все? Анюта где?
–  Все – в поле. Картошку копают. Меня не взяли, жалеют. Кашеваром оставили,  – снова улыбнулась. – Кстати, каша готова. Уж теперь настоялась. Пойдем в кухню, я тебе покормлю.
– Спасибо. А может, всех подождем?
– Ну, все-то ещё нескоро вернутся.
– Надо было и меня на картошку взять. Нельзя ж дармоедом и дальше оставаться, – подхватил вёдра, занес в кухню.      
 
 
 *17*
Вечером в распахнутые Матрёной Ильиничной ворота въехала подвода, груженная картошкой.
– Ох, какие ж молодцы! Сколько накопали! Всю что ли привезли?
–  Нет, мамань. Что ты! Это ещё не весь урожай, – спрыгнула с телеги чернявая Маруся, – завтра докопаем.
– Да, мать, урожай хорош в этом году. До  нового хватит.
– Так что, папань, освобождать подводу-то?
– Да нет, Нюр. Пусть до утра так постоит. На улице вёдро.  Тепло. Завтра рассыпем. Нынче –  отдыхать. Быка вот только распрягу.
Из кухни, пригнувшись в дверях, вышел Николай:
– Доброго всем вечера! Давайте, Яков Степанович, я быка в стойло поставлю. А вы с девчонками умывайтесь да ужинать идите, у Матрены Ильиничны уж все на столе, – перехватил взгляд Анны, улыбнулся, подмигнул Марусе, та хихикнула и вприпрыжку побежала к рукомойнику.
– Ну распряги, коли охота.
– Он сегодня помощник! – улыбнулась Ильинична, вынося во двор полотенца. –  Даже  стряпать мне помогал.
– Вот как? Ну пойдем, попробуем вашу стряпню.
– Анна вытерла лицо, руки и скользнула на задний двор за Николаем. Он  подавал  вилами сено  в кормушку стойла.  Она уткнулась лбом ему в спину:
– Как ты тут без меня?
– Без тебя мне всегда хуже, чем с тобой, – обернулся, обнял девушку. – Устала, хлопотунья? – поцеловал в висок.
 – Да я привычная.
 – Ну пойдем ужинать. А потом я с отцом хочу поговорить.
– О чём? – подняла голову, пристально посмотрела в глаза.
–Да о многом надо поговорить. И о нас с тобой. Замуж за меня, такого продырявленного,  не передумала идти?
Аня медленно покачала головой, приподнялась на цыпочки, коснулась щеки Николая губами.
– Нюра, Николай! К столу идите! – послышался со двора голос Ильиничны

   
 
 *18*
– Ну, пойдем поговорим. Дело хорошее.
Николай и Яков Степанович сели на завалинку у кухни. На дворе стемнело. Но по-прежнему было тепло. Низкое небо бархатным пологом натянулось над хатами. Слышно было, как фыркают на базу овцы, вздыхает корова Зорька.
– Спасибо я вам сказать хочу, Яков Степанович, за всё. И понимаю, что не отплатить мне ничем за то, что вы сделали для меня.
– Ну, это пустое. Как сумели – помогли. И обсуждать тут нечего. Дальше-то что делать думаешь?
– Вот про дальше я и хочу поговорить. Оставаться у вас более я  не могу. Хоть, конечно, мне здесь хорошо. Как дома. Но, думаю, уж и по селу всякое про меня носят.
– Да уж не без того, – усмехнулся Яков Степанович, – на каждый роток не накинешь платок.
– Вернусь пока к Санджировым. Надо дом достраивать.
– Дом строишь? Где же?
– На реке Кенкре. Тут недалеко.
– Знаю про такое. Там всё больше царицинские  строятся. Из лишенцев.
– Да. Многие из них. И калмыки есть, что осесть решили. Место там хорошее. Простору много. И у реки.
– Ну, простору у нас везде хватает. Много ли построил?
– Да порядком. Если бы месяц целый не провалялся, уж, наверное, и переехать смог бы к холодам, – помолчали.
– А ещё я о главном с Вами поговорить хотел. Об Аннушке. Дорога мне дочка ваша. Так случилось, что во всём свете ближе её у меня никого нет.
– Про родителей знаю. Нюра нам рассказала.
– Так вот хотел бы я просить у вас её руки… Но только, имею ли право на то – не уверен.
– А что так?
– О моём прошлом Анюта вам тоже рассказала?
– О каком прошлом? Нет, ничего не говорила. Только то, что издалёка ты и что сирота. Знаем, что грамотный, из города.
– Таиться мне, конечно, надо, но не перед вами. Из белогвардейцев я, Яков Степанович. А, значит, вне закона.  Вот вы сейчас о лишенцах упомянули, к ним и я примкну, если себя обозначу перед новой властью. Сейчас я никто и звать меня никак. Документов нет. Потому и от переписи бегал. Чуть на тот свет не убежал.   А бежать есть от чего. Лишенец – клеймо страшное. Ладно, на мне. На всей моей семье оно будет, и детям достанется. Ни учиться не смогут, ни должность хоть какую-то в будущем занять. Это при том, если выжить вообще дадут. Список этих самых лишений может быть непредсказуем и страшен.
–Знаю. Времена неблагостные… Значит, говоришь, документов нет и нигде о тебе никто не знает? Ну, сельские сплетни – не в счет. Это хорошо. У меня в сельсовете есть к кому обратиться. Не за так, конечно, но справку о твоём пролетарском происхождении, думаю, мы сделаем. Лет-то тебе сколько?
– Двадцать пять месяц назад исполнилось.
– Хороший возраст. Пора и о семье подумать. У меня уж  дочка в эти годы была, – замолчал, задумался. – А что до того, чтобы породниться, так я думаю,  Нюра  уж всё решила. Вижу, как светится вся, как тебя видит. Из дома за тобой сбежала! Во, девка! – улыбнулся. – Так что с её стороны отказа не будет, ну а мы с матерью перечить ей не станем.
– Спасибо, отец.
– Я вот ещё что  спросить хочу. Коли дело до свадьбы дойдет, что скажешь о венчании?
– А есть кому венчать? Церковь-то закрыта, насколько я знаю.
– С отцом  Андреем я договорюсь. Всё сделает, как надо. Никто и не узнает. А по-собачьи жить негоже.
– Я, конечно, не против. Мои родители мне то же самое сказали бы.
– Ну тогда присылай сватов.
– Дом дострою и пришлю.

   
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...