Женьку на дачу я не пущу!

               

В комнате Ландау и Лифшиц спорят о своей совместной работе.

      Л и ф ш и ц. Это ты меня сделал таким!
     Л а н д а у. Бедный! несчастный! Я сейчас расплачусь... Болван! У нас здесь совсем другие условия работы. Скажи я про себя, что я дурак  – все мои ученики с радостью согласятся с этим. Вместо сплочения бедлам получится… Но мы с тобой отвлеклись, Женька. Сколько энергии израсходовали зря. Давай о деле. Мы с тобой делаем совершенно новый курс теоретической физики. А это требует большого труда… А как ты думал? Без труда не вытащишь рыбку из этого самого… Я добиваюсь наибольшей возможной в таких работах глубины… Разумеется, не в ущерб ясности изложения.
     Л и в ш и ц. Знаю я твою ясность. Половина физиков не понимает тебя. Для них написанное нами эквилибристика, игра ума. Увиливание от практических вопросов. Невообразимо как какая-нибудь Туманность Андромеды.
     Л а н д а у. Вот! Наконец я от тебя услышал живую мысль. Ты  сказал, что написанное нами, – н е в о о б р а з и м о. Так оно и должно быть. Триумф современной науки, может быть, в том и заключается, что мы можем понять то, что не можем себе вообразить. Мы управляем ракетами, находящимися за миллионы километров от Земли простым нажатием кнопки. Что за импульс этим мы посылаем ракете, что послушно меняет при этом свою орбиту? Разве обыкновенному человеку это можно себе представить? Нет, конечно! Но он легко поймет, как осуществляется управление. Например, беспилотника с пульта, который он держит в руке. Лишний раз убеждаюсь: интересная штука физика. Разгадывать природные явления, решать задачи, которые ставит сама природа, а не наше родное правительство – что может быть лучше!  Не вешай нос, Женька! Мы еще напишем наш курс так, что по нему будут учиться миллионы молодых физиков. Наш многотомный курс физики еще станет настольной книгой – вот посмотришь!
     Л и в ш и ц. Твоими бы устами… Ладно, давай перепишу. Но это последний раз. Больше не проси. Больше не буду, хоть на колени встань! (Ворчит.) Что, я тебе мальчик на побегушках, что ли? Я же профессор! Доктор наук! Сделал, понимаешь, из меня оруженосца. Но, учти, ты мне не Дон Кихот, я тебе не Санчо Панса. (Совсем другим тоном.) Ты говорил с Корой о даче?
     Л а н д а у. Еще не успел… Женька, может, отложим это дело до завтра?
     Л и в ш и ц. Вечером  у меня свидание с Зиной. Куда я ее поведу? подумай сам.
                За дверью слышится стук упавшего предмета.
      Л а н д а у (кричит). Кора, что там у тебя? (К Лившицу.) Хорошо, хорошо! Иди, я поговорю с ней.
Лившиц с листами уходит. С высоко поднятой головой является Кораа. Она подслушивала и знает, о чем сейчас муж будет  с ней говорить, и уже подготовила ответ.
Что там у тебя стряслось?
     К о р а. Чемодан упал.
     Л а н д а у (вкрадчиво). Коруша, Женька у меня просит комнату в нашем дачном доме. Не жить, а приезжать часика на два по понедельникам и пятницам.
      К о р а (язвительно). Женьке это нужно для свиданий со своей Зиной, которая ходит грудями?
      Л а н д а у (весело подхватывает). Да! груди у нее действительно большие и трясутся в такт ее шагам, когда она ходит… Но ты знаешь, как Женька этим гордится! Т. е. ее грудями. И я его понимаю. До этого все его женщины были слишком уж досковаты… Кстати, ты не помнишь, что сказал по этому поводу писатель Сологуб об Анне Ахматовой? (Декламирует.)               
                Любовь к пленительной Ахматовой
                Всегда кончается тоской.
                Как ни люби, как ни обхватывай,
                Доска останется доской.
 Хорошо написано, правда? Самое интересное, что, когда Ахматова узнала об этом, она пожала плечами и сказала: «Интересно, откуда он это знает?»
      К о р а (не слушает монолог Ландау и решительно заявляет). Женьку на дачу я не пущу...

                П р о д о л ж е н и е  з а в т р а