и когда прошлое валится плитой в тонну

но он располагает мной, добрый мой пастырь, своей овцой, когда ты не рядом,
и говорит, что хранит, что спасает, что лечит -
и в этот момент ты подходишь и обнимаешь меня за плечи (с)

И когда прошлое валится плитой в тонну,
и когда память дразнит, но не сдается -
ты, сияющий ярче, чем все на свете,
солнце, мое персональное на жизнь солнце,

ты не позволяешь просить о смерти,
ты не позволяешь нырнуть в забвенье.
Тысячи и тысячи километров
между нами силой не-притяженья

сталкивают вместе, и губы в губы
шепчут вероломное: "Верь мне, верь мне!"
Но неумолимо опять швыряет
в разные концы земли время. Время

не дает ни сблизиться, чтоб вплотную,
чтобы сшить поближе не удавалось -
ни червями гроба, ни в вазе пылью
не сплотила б лучше нас злобы старость.

Эти салки злые во имя правды,
эта правда горькая, как отрава.
Мы, прожив полсотни чужого века,
оказались верными, но неправы,

потому что правда теперь иная,
мы в ней как статуи невозвращений.
Так Гай Юлий Цезарь дает расписку
Бруту на лимит его прегрешений,

обнимая следом. К чему скитанья?
Дом, наш милый дом... он давно слой пыли.
Расстояний тяжкие прозябанья -
на дорогах наши следы остыли,

но мы вышли оба к финальной точке,
но мы вышли в точку, и здесь начало.
Прошлое, останься навеки в прошлом.
Будущее яхтою у причала,

и под синим небом с его светилом,
яростным и светлым, как сердце друга,
будет славно, сладко - не об хо ди мо -
как оплата бега с тобой по кругу.

И пускай мир рушит себя на части:
всюду град осколков - и где скрываться? -
среди них и хаоса - твое сердце.
Сердце, не дающее мне сдаваться.

26 августа 2014