Комната

Акробатика

На поджатых как лапы лопатках расплавлю зрачки,
приравняв догорающих перьев леса к пустоте,
вычитая в уме кислород. Я тебя не задел
в этой вечной толкучке до гроба и после него?
в этой вечной войне...
                в этом принятом всеми арго.
Перед ним каждый вшивый поправит скорее очки.

Так что вскрытие скоро покажет немое кино,
завершив неизменно похмельем убитый закат
и шершавым рассветом крикливым, восставший примат,
завершив одиночество неба; могильной плитой -
одинокий покатый квадрат.
                Далеко от нас, но -
здравствуй, смерть, что ты как зачумленная! здравствуй! Аой!

Здравствуй, смерть, дорогая, бесценная, здравствуй, моя
дорогая, бесценная смерть, расскажи о себе.
Я читал твои повести и эпитафии - все,
что нашел. Ты оставь мне автограф на сгибе руки,
и зардей словно устье реки.
                Как столпы велики
и легки твои строки. Повесь как рубаху маяк
и развесь как белье маяки.
                До белья не дойдут
акробаты.
        Совсем.
              Никогда.
                Потому что из стен
(закругленных - тем более: как подражание тем,
кто на линии смех-босиком-тротуар-облака
смог уснуть) - потому что из стен получалась рука,
из которой - всегда, неизменно, жестоко - берут.


Изгнание

Все на свете вода, голос мой и песок,
в доказательство - Ной и Титаник.
Охуев от кровавого их дележа,
врос корнями я, словно растенье,
в четырьмя ограженный стенами кусок,
и был изгнан за то, что изгнанник.
И комар надо мною, ворчливо жужжа,
отбивается от сновидений.


Дым

Тьма становится настолько очевидной,
что квадрат перерастает в куб - и далее.
Изо рта табачный дым и привкус медный,
повстречавшись как супруги на вокзале,
из всех хроносов вымучивают топос
(в предвкушеньи долгой ночи - только черный;
в предвкушении разлуки - только эпос).
Тьма становится насыщенной и полной.
И так далее. О станцию вокзала
смех выстукивали Феба в танце медном.
И квадрат перерастает в куб, а далее -
тьма становится настолько незаметной.