Залив

Жара нестерпимая. Марля на
окне, как вуалька  ленивая,
синее боков  рыбы-марлина
даль созерцаю  залива я.

Зерцало. Испод амальгамовый
чернее, чем ночь в Феодосии,
какой-то весь васькадагамовый,
какой-то весь парадоксовый.

Я буду хэмингуэистый,
я буду, как Будда, спокойный
под стенами Генуэзсскими,
у кромки моря прибойной.

А море в окошко - бликами,
сверканьем дорожки брошенной
от берега в даль, по лаковой 
холстине с луною -брошью.

Так как довести ту рыбину
до берега не обглоданной,
когда уже всё угроблено
и лодка дышит на ладан,

И парус мой -только марлечка
от крымских нестрашник комариков...
Ты -голая - в воду ... Мало чо
обсудит синклит бухариков?

Они за тобою с набережной
следят, жуя свою феню,
пока волна тебя бережно
качает, как будто дельфиниху.

А мне бы, как у Беляева
с тобой вдвоём-Ихтиандром бы,
чтобы мог я сюжета для его
тебе под луной возносить мольбы.

Мол был, такой бог ночной жары,
дудевший в крепость, как в раковину,
и с самой той первобытной поры
всё ставят ему ту драку в вину,

когда фингалы, как  шелковица
в саду, где снимал я комнатку,
когда тех дней бестолковица,
как будто простынка скамканная

волной на песочек -арфово ,
да песней моей надзаливною...
Быть может, то просто дар фривольный
лукавого Бога Залива?

Залив из нас заливное ведь
готовит, когда в желатине света,
качаясь в ковчеге Ноеве,
две твари-мы  ощущаем это.