Памяти Семена Гудзенко

                Нас не нужно жалеть, ведь и мы б никого  не жалели…
                С. Гудзенко

Знаю этот обряд поклоненья бряцающей лире.
Слышу в вечной тиши тот гомеров божественный ритм.
А стихи – существуют уже! И мерцают в безмолвном эфире,
и поэт пробивается к ним сквозь заслоны отринутых рифм,

через надолбы суффиксов, через окопы спряжений,
подрывая гранатой метафор упрямую толщу веков…
Он взыскует цензурных и прочих, и прочих, друзья, выражений,
и пятнает нагую бумагу осколками черновиков.

Он в разведку летит! То ли взнуздан Пегас в золотом камуфляже?
Он взмывает над сим развороченным полем. Иди и смотри:
вот он, вот – озирает редуты, и флеши, и цели – чужие и наши…
Конь черпает крылами горячий расплав раскаленной зари.

О, простите, друзья, что сравнила метанья поэта
с этой горькою славой, смертельной работой солдатской. Да-да,
ведь поэты творят в  б е з о п а с н о й  т и ш и  к а б и н е т а.
Как хотелось бы мне, чтобы так получалось всегда!

Как хотелось бы мне, чтоб поэты не гибли в сраженьи,
чтоб не падали, скошены черным разрывом, в осеннюю грязь,
не остались, прошитые пулей, висеть на немом загражденьи,
на колючую проволоку мертвым плечом навалясь…

Это трудно вполне – быть хорошим российским поэтом
и делиться с народом надеждой, тоской и судьбой.
Это больно и тяжко порою, друзья, только речь не об этом,
 речь об этой безумной, жестокой, дымящейся передовой.

Ведь они пробивались, в крови, к этой странной, загадочной цели,
чтоб набатом гудел растревоженный стих, окрылялся и рос.
…Я жалею их, да. Ведь они-то, конечно, друг друга жалели.
Но молчали они. По-мужски. И скорбели сурово, без слез.