25

1 часть.
I
Одним декабрьским холодными утром, я — сварщик-засыпщик, между прочим с десятым саном по вольной ходьбе, двигался на автомобиле «Волга-волга  мать родная» в сторону восходящего солнца, обжигающего тонкую нить горизонта своими тёплыми щеками.
Рядом бродили лошади, они не казались дикими. Их гривы, подхваченные ветром, соблюдая законы Броуновского движения, сливались с ветром в порыве танца.
Тут же ходили местные жители, их колесообразные ноги напомнили мне о Татаро-монгольском иге и Чингисхане, а так же о величественных арках в Питере, Москве. Больше конечно об Иге.
Лошади и люди, будто отсоединённые друг от друга не так давно, двигались в одном направление, но не понимали сути своих действий и замыкались в собственной теории ходьбы, так и не приложив к ней практическую составляющую.
Солнце поднялось чуть выше и показались еле заметные капли инея на редком кустарнике, словно прыщи забившиеся в самые укромные уголки тела, они выпячивали свои прозрачные тела из-под худых веток.
Я ощущал всем телом и чем-то ещё, что доля моя, точней профессия, которой наделил меня, не побоюсь этого слова — Бог, требует стойкости несоизмеримой со стойкостью прочих, так как я такой один, сварщик-засыпщик. Один на олимпе среди миллиардов людей, отбивающих ноги о пороги и стачивающих пальцы о, наполненные остатками пищи, клавиши неумолкающей клавиатуры.
Я ехал с высоко поднятой маской и ощущал тяжесть своих мыслей.
 Ветер бил по стеклу своими невесомыми ладонями и растворялся в бесформенном пространстве за окном. Забавно, но мои ладони тоже казались невесомыми. Возможно мир, когда я размышляю теряет массу, как электрон в квантовой физике, что не «чувствует» за собой контроля.
II
Обычный день. 8.00 я переодеваюсь и двигаюсь на площадку, где работа встречает меня холодными пощечинами ветра. Я не очень люблю свою работу, но иногда мне кажется, что она всё-таки моя, точней она и так моя… это что-то другое: чувствую сердцем, или , может быть, пальцами держащими электрод, - не знаю.
План моей работы всегда тривиален, но сложен на практике. Попробую описать суть в двух-трёх предложениях.
Траншея, выкопанная под укладку в неё кабелей, требует своё назад, то бишь просит вернуть ей землю. Я, как раб египетский, отношусь к её повелению соответственно. С собой у меня всегда припасена пачка чудесных электродов. Многие говорят, что я идиот, но обычно я просто закрываю на это их омертвелые глаза своими жесткими пальцами. Этими электродами я и засыпаю этих людей и землю обратно. Всё просто, если не считать, что мне семь с половиной лет.

III
Зарплату мне не платят, говорят, что не знают, кто я такой. Не верят в то, что я сварщик-засыпщик.
Не знаю, может быть я и вправду не сварщик-засыпщик, но тогда кто я? Я часто об этом думаю, а ещё чаще забываю об этом.
Когда мне было семь лет, я прогуливался по заполненному солнечными лучами, будто свисающими с деревьев, парку. Я только закончил первый класс и был рад чудесной свободе, которая наполняла тело, забиваясь в самые глубокие скважины моих ощущений. Тогда, конечно, я не понимал, что свобода может быть и взаперти, но  мне казалось, что я нахожусь на небе и бегаю по его мягкому полу. Из ниоткуда на меня вынырнул парень, чуть старше меня, на велосипеде «Школьник» и повалил меня на твёрдый асфальт. Чувство свободы быстро испарилось, как испаряется спирт в сухих глотках любитей выпить.
После этого мир не становился прежним, и я навсегда остановился в развитии, но мыслями я продолжал блуждать за пределами своих умственных способностей. По крайней мере думал так.
Иногда я вспоминаю этот момент, иногда тот момент, будто вспоминая меня, оказывался перед моими глазами вопреки моему желанию.

2 часть.
I
Степь ещё укрывал туман. Словно мягкое покрывало он огибал барханы и запрещал взгляду очутиться дальше сотни метров.
Помню, что нас было трое: я, мой товарищ Евгений и Миша, оба были подсобными рабочими, но ходили по площадке, словно их тело стоит больше, чем оно стоит.
Водитель Пётр, как всегда, немного прикрыв уши черной шапкой, вертел баранкой автомобиля, как слепой, потерявший свою трость и пытающийся найти стену, либо другой материальный объект. То говорил сам с собой, то напевал некую песню, известную лишь ему и смеялся над шутками, которые могли слышать только его уши.
Дорога казалось вечной, скорей из-за её однообразности и продолжительности поездки. Но каждый знал, что этот путь не вечный и вскоре каждый окажется на своём рабочем месте и день сурка возобновится, ведь поездка на работу – это пауза, перекур. У многих день сурка никогда не кончается. Есть у нас один змей-горыныч — Василич, тот ещё сурок. Многие говорят, что старику пора на пенсию, да пожить в своё удовольствие. Я считаю так же. Когда я буду в таком возрасте, если конечно буду, то не в коем случае не продолжу работать, замещая каштановый волос на седой.
II
Радиомачта виднелась за плотным туманом, шпиль разрезал огромное полотно белого цвета , как плотный каблук разрезает грязь.
В машине было тихо, глаза у Миши забегали — некий предрабочий мандраж. Я тоже немного нервничал. Это был вторник, и все понимали, что пропасть до выходного слишком глубока. Кое-кто засмеялся на заднем ряду. Думаю,  мандраж имеет и такую форму.
Мы остановились и я пошёл в свой вагон. По дороге поздоровался с большим количеством людей. Странно то, что никто не здоровался со мной. Одна женщина погладила меня по голове. После того, как я вышел из машины, я понял, что мой рост многим меньше окружающих. Я растерялся.
Комплекс неполноценности развивался со скоростью молодого гепарда.
На посту охраны меня остановил высокий усатый дядя
« Ты куда, малыш, собрался?» - спросил он у меня.
«Вообще-то я здесь работаю» - воскликнул я, протягиваю пропуск «СВАРЩИК-ЗАСЫПЩИК»
Он засмеялся, закрыв рот грязной рукой. Видимо после еды его не учили мыть свои французские руки.
«Так ты к папе?» - усмехнулся охранник.
«К Кате, бл..ть!» - вырвалось у меня.
Я вышел в курилку и закурил сигарету.
Минуту спустя я уже лежал, наблюдая, как свет проходит сквозь деревья. Парень, сбивший меня на велосипеде, что-то кричал. Я расслышал только « … в машину, к моему папе…».
Я лежал, осознавая, что мир с того момента, как меня сбил «Школьник» претерпеть изменения не успел, но почему моё сознание успело.
Часть 3.
Кто-то уже нёс меня. Я понял это, когда деревья, хоть и мутные, стали сменяться: липа, берёза,вновь берёза…
Белая берёза
Под моим окном
Принакрылась снегом,
Точно серебром…
Несмотря на то, что было лето, мне вспомнился именно этот стих. Что было дальше я не помню.
Когда я очнулся, вокруг было шумно, кто-то выкрикивал моё имя, дальше я разобрался, что это голос матери. Меня везли по длинному коридору. Когда я попытался встать, чья – то огромная ручища предотвратила движение моей головы вверх. Я не стал сопротивляться и кричать, а продолжил путь, размышляя о произошедшем.
Помню, как почувствовал тёплую руку, она сильно сжала мою оледеневшую ладонь на несколько секунд, оставшись на ней тёплым отпечатком ещё какое-то время после прикосновения.
Часть 4.
Под одежду задувал холодный ветер из окна. Я очнулся в каком-то маленьком помещении, на столе, упёршись головой в зимнюю шапку. На стенах висели какие-то карты, чертежи, одежда, больше напоминавшая ту, что носят малосостоятельные жители нашей многострадальной родины.
Я мало что понимал в окружающих меня вещах. Повсюду разложенные бумаги создавали подобие офисного помещения. Одно отличие: я не сразу обратил на это внимание, то ли от шока, то ли просто не успел сфокусироваться на этих предметах — строительные каски.
В дверь зашёл пожилой человек, он ковырял усы коротким мизинцем и что-то громко говорил. Из всего сказанного я понял, что он пришёл с важным заданием.
«… надо срезать трубу… пятидесятка в сотке… Антон…» - примерно в этом объёме я усваивал информации, выходящую из его уст.
«Антон!»- громко заявил он, так, что у меня зазвенело в ушах.
«Я?» - удивлённо спросил мой голос, указывая пальцем в грудь.
Тут я и заметил кольцо у себя на пальце. У моего отца и матери тоже были такие кольца. Я не мог понять, когда и я успел получить такое.
«Антон, прекращай ху…ню нести, нам надо срезать трубы. Меня Дмитрий Филимонович вы…бит, если сегодня не сделаем!» - он снова потрогал свои усы резкими движениями и вышел.
Сказать, что я ох..л – ничего не сказать.
Я продолжил осмотр помещения, да и себя я решил рассмотреть детальней.

На стене висело маленькое зеркальце, точней не зеркальце, а оцинкованная пластина, но мне этого было достаточно, чтобы разглядеть щетину и длинную причёску.
Не знаю, когда у меня начала расти щетина, и не помню, чтобы у моих одноклассников или знакомых из параллельных классов замечалось подобное явление.
Я вновь присел на неудобный стул, за которым, видимо, проспал последнюю ночь. В голове вертелись бесформенные мысли. Сейчас я  не помню какие, но состояние безнадёжности ощущаю и сейчас, просыпаясь от кошмаров.
Одев куртку, что лежала на столе, которую я посчитал априори своей, моё новое тело вышло в мир, который до той поры был мне неведом.
Люди, словно муравьи посыпались со всех сторон. Их стремительные движения напомнили мне фильм «Эквилибриум». Никогда не видел столько уставших и скучных лиц в одном месте.
Заиграла музыка. Я долго не понимал, почему она следует за мной везде. Через минуту она затихла, но вдруг вновь заиграла и я ощутил вибрацию в кармане куртки.
Владимир Германович звонит…
«Да» - кротко вырвалось у меня.
«Антон, ты бл.  почему не берёшь трубку, мне тут звонили из медпункта и сказали, что ты опять принимал какие-то таблетки»