Корни. Михаил. Глава 7

«Миш! Как дочку-то назовём?» «А ты как хочешь?» «Давай, Ирочкой, а? Ирина Михайловна – красиво, правда?» «Не знаю… - пожимал плечами счастливый отец крохи -  А, может, Валей? Валя, Валечка, Валентина Михайловна… На мой взгляд, так даже на много лучше!» «Да, ну… - настаивала та на своём – Ира как-то интеллигентнее, что ли…» И он не стал спорить, но когда пришло время регистрировать ребёнка, что вызвался сделать сам, то в свидетельстве о рождении, первом документе девочки, стояло имя – Валентина! Вот так… Просто поставил мать перед фактом и всё… Почему? Можно только догадываться и строить всевозможные предположения… Может быть, в память о первом сильном чувстве... А, может быть, потому, что возникшее однажды охлаждение к ней, к Любаше, никуда не исчезло, а просто отступило, спряталось, ушло в тень перед проявлением новой жизни, рождением дочери… Скорее всего это именно так и было, потому как он всё свободное время теперь посвящал своей малышке, заботам о ней… Его совсем не раздражал частый плач по ночам беспокойного и весьма ребёнка – он его как бы и не слышал вовсе… Ему нравилось возиться с нею, когда она немного подросла, ползать по полу, рассказывать сказки, вызывая даже тем самым некоторую ревность в матери крохи:«Ты и на меня уже перестал обращать внимание – вроде бы шутливо упрекала его Любаша – Всё со своей ненаглядной доченькой возишься…» «Будет тебе огораживать-то! – раздражённо отмахивался от вполне справедливых упрёков Михаил – Просто я очень люблю детей! Давай нарожаем штук десять, а?» «Ну, конечно! Непременно! – ухмылялась она в ответ – Только всех остальных ты рожать будешь, договорились? И всех дочерей называть именами своих бывших возлюбленных…» - желчно старалась уколоть там, где побольнее, что, конечно же, не добавляло тепла в их взаимоотношения…

Через год Михаил случайно узнал, что Люба сделала аборт… В тот день он впервые пришёл домой пьяным с работы… Не просто чуть «навеселе», как это случалось и до этого, а вдребодан… Он не кричал, не устраивал скандала, помня, наверное, о том, что может испугать ребёнка… Просто плюхнулся на стул возле стола и, уронив тяжёлую голову на руки, сидел и плакал, изредка произнося один и тот же вопрос: «Зачем?» Он не хотел понять её страха перед родовыми муками, что ещё так были свежи в памяти… Не хотел слушать и слышать объяснений, отрицая единоличное принятие решения в этом вопросе… И если бы не дочь… Даже родившийся через полтора года сын так и не склеил то, что когда-то дало трещину… Нет, они продолжали жить вместе, везде и всюду появляясь вдвоём, но в душе у него лопнула какая-то струна, которая обязывала хранить верность и быть предельно честным со второй своей половиной, не допуская, впрочем, подобного для неё в отношении себя… И Любаша это знала… Знала, поскольку сразу же поползли слухи… Устраивала ли она разборки? Безусловно, но так, чтобы даже её собственные сёстры и мать ничего не слышали и не знали… Наедине… Может быть, в дороге… Что его удерживало рядом с нею? Наверное, не только дети… Хотя, безусловно, они в первую очередь, особенно дочь… Но что-то оставалось и к жене… было… было, конечно, было…

В 1959 году на железной дороге началась какая-то перетрубация и ему предложили новое место работы: город Белёв с гарантией получения жилья. В 1960 году новый дом был принят к сдаче и они всей семьёй перебрались в однокомнатную квартиру на первом этаже трёхэтажного дома не далеко от железнодорожного вокзала… Люба вначале не хотела никуда переезжать, но потом подумала, что на новом месте всё у них будет по-новому… Только мало что (если вообще хоть что-то) изменилось в личных взаимоотношениях, которые, впрочем, для окружающих их людей являлись просто образцом для подражания…

В 1968 году вновь перемены на железной дороге, вновь предложение о переезде. Теперь уже совсем близко к Туле, станция Плеханово… Строится дом… Но пока он уезжает туда один, оставляя жену с детьми в Белёве, всё реже и реже приезжая их навестить… И вот тут что-то, наверное, произошло такое, из-за чего Люба заставила его снять на время частный дом и срочно, бросив множество вещей, перебралась к мужу 31 июля 1969 года в кузове нанятого для такого случая грузовика. Дом, в котором предполагалось ((гарантировалось) получение ими квартиры, был ещё в самой начальной стадии строительства: возводился второй из пяти этаж, хотя работы велись почти круглосуточно, аврально… Ну, а пока они жили в крохотном домике с печным отоплением по улице Центральная в селе Хрущёво… Валентина в сентябре пошла учиться в девятый класс, а Сергей в пятый. Любаша устроилась работать продавцом в продовольственный магазин, который находился через дорогу от съёмной квартиры.

В марте 1970 года прямо к женскому дню были выданы ордера и ключи от  квартир в новеньком красавце доме из красного кирпича, который детям показался сказочным дворцом и никак не меньше! Две отдельные комнаты – это ли не хоромы? В Белёве им приходилось до последних дней спать вместе на одном диване-кровати, а тут у каждого своя, отдельная пусть и стоящие совсем рядышком! Счастье! А ещё в этой квартире была огромная кладовая (2 на 3), которую сразу же приспособили под своего рода кабинет, где они могли учить уроки, где на полках лежали их книги, тетради, где они поверяли друг другу свои секреты, которые незачем было знать родителям… Пусть ещё не было газа и обед варили на керосинке… Это всё такие мелочи, не достойные внимания вовсе…

А потом… кто-то там, на работе у Михаила взял и принял другое решение: вместо двух его семье внезапно выделили трёхкомнатную квартиру в соседнем подъезде
( чья-то жена отказалась переезжать в Тулу и муж вынужден был вернуться к семье)! Фантастика! «Так бывает?» - спросите вы. Сейчас уже, конечно, нет, а вот тогда именно так и случилось! Три комнаты… сказка! У совсем уже взрослой дочери отдельная комната, сын в зале, и комната родителей… О таком и мечтать никто из них не мог!

Михаил по-прежнему продолжал работать машинистом, но теперь уже тепловоза. Подросшая дочь стала привлекать к себе внимание со стороны молодых парней, стала всё чаще уходить гулять вечерами… Впервые заметив это, отец был просто в шоке… Как это так: на его дочёнка кто-то вдруг посмел смотреть, как на объект… И она… Она вон опять улыбается какому-то «щеглу»… Семнадцать лет всего! Работать пошла? И что? Под моей крышей живёт! Я – отец!
И завертелась такая «карусель», что не приведи Господь… От растерянности, беспомощности (всё это мне, его дочери, стало понятным спустя уже много лет) и ещё чего-то такого, что не смог бы объяснить и сам, он накидывался на неё с кулаками, стараясь при этом не бить по лицу, чтобы не оставалось следов, обвиняя во всех смертных грехах сразу… Валентина пыталась и не раз поговорить об этом с матерью, прося у неё заступничества, защиты… Но слышала в ответ: «Не выводи его из терпения! Не лезь к нему на глаза! Сама во всём виновата!» Дошло до того, что девушка стала бояться оставаться с отцом наедине, когда дома не было ни брата, ни матери… Но сколько верёвке не виться…

Однажды она была дома одна, возилась на кухне - готовила обед… Мать на работе, брат где-то ещё… Вдруг поворот ключа и на пороге папочка, изрядно «принявший на грудь» и почему-то ужасно злой… О, вот это выражение его глаз она уже очень хорошо научилась понимать даже без слов… «Бежать!» Но куда и, главное, как? Молча, закрыв руками голову, огребала очередную порцию или серию тумаков по спине… И вдруг что-то неожиданно переменилось… Обернувшись, она увидела брата, закусившего до крови губы, которая тоненькой струйкой уже стекала по его дрожавшему от напряжения подбородку… Он, четырнадцатилетний подросток, хилый на вид (в ранние годы долгое время болел малокровием) заломил отцу руки за спину, не позволяя бить сестру… И тот, потрепыхавшись, сдался… Это была победа, но какой ценой? Сказала ли ему после всего случившегося хоть что-нибудь мать? Не знаю… Но впредь он уже не осмеливался поднимать на дочь руку, как бы перестав её замечать совсем…

Сквозняки… Сквозняки пробегали по спинам у каждого из четверых живших под одной крышей родных по крови людей… И только отношения между братом и сестрой не поддавались никакой «коррозии», несмотря на « обработку» из вне… Сестра для Сергея была очень долгое время как бы истиной в последней инстанции… От неё у него не было ни секретов, ни тайн. К ней, а не к матери, обожавшей его и посвятившей ему жизнь, бежал он с любыми проблемами и поступал именно так, как советовала Валя. Мать, очень прохладно относившаяся к дочери (если не сказать больше), изо всех сил пыталась вбить клин в их отношения, но это удалось ей гораздо позже, не теперь…

А отец… Отец жил какой-то своей обособленной жизнью, оставаясь как бы главой семейства… По-прежнему, или, как всегда, много читал, полюбив литературу из серии ЖЗЛ. Радовался, что дочь тоже много читает, ненавязчиво направлял её, на этом пути, предлагая к прочтению то, что считал нужным и необходимым, на что она с удовольствием откликалась. По его просьбе Валентина постаралась, что ей,  в конечном счёте,вполне удалось, вовлечь в процесс чтения и брата, который дальше по жизни уже не расставался с книгой. Разговаривал ли Михаил с кем-нибудь из семьи? Разговаривал, но только тогда, когда к нему обращались с этими разговорами… Сам он отстранился ото всего и всех… Работа… сон… чтение… Если есть возможность, то есть хотя бы двенадцать часов до следующей поездки, шумное, развесёлое застолье… Любой мог прийти с бутылкой водки, зная о том, что тут его примут с распростёртыми объятиями, постепенно приучив и жену… Нет, они не стали пьяницами ( железная дорога не потерпела бы такого поведения), нет! Но никогда не упускали возможности посидеть за щедро накрытым столом в компании подчас даже мало знакомых людей…

Пятьдесят лет трудового стажа… В трудовой книжке единственное место работы: железная дорога… Умер в возрасте почти семидесяти одного года, не дожив до очередного дня рождения два месяца… по собственному желанию… «Как это может быть, если не суицид?» - вновь кто-то может спросить меня, как автора этих строк. А вот так… Но перед тем, как рассказать о том, почему вдруг было принято им такое решение, я расскажу, что знаю о том, как умер его близкий родственник, по-моему (могу ошибаться) двоюродный брат отца, Иван Палыч…

Этот Иван Палыч жил в Лучках через один дом от них. Высокий, кряжистый мужик-крестьянин, который до семидесяти лет сам накашивал стог травы (сена) своей скотине на всю зиму. Жили они вдвоём с женой, бабкой, как сам называл он свою супружницу. Двое ихних сыновей давно уже обитали в Москве, оба генералы, то есть пошли по военной части… Нужно сказать, что после войны многие молодые люди в Лучках уезжали на постоянное место жительства именно в Москву, приживались там, пускали корни… Так что сыновья Иван Палыча были не исключением из этого, так скажем, правила! Редко, но приезжали они и в деревню навещать своих родителей, каждый раз то один, то другой пытаясь уговаривать переехать к ним, в Москву, неизменно получая отказ…

И вот однажды бабка не слезла утром с печки, где спала всю жизнь: «Вань! -  окликнула она тихонько мужа – Подои корову да прогони её в стадо, что-то неможется мне…» Ну, что же? Дело привычное… Но когда вернулся в избу, обнаружил свою жену уже остывающей на полу возле печки… Спуститься-то спустилась, но уже не для того, чтобы накормить его завтраком, не для жизни… Не позволив никому прикоснуться к её телу, сам обмыл, обрядил и, уложив на лавку под образами, пошёл ладить ей последнюю домовину, благо, что было из чего, выбирая доски посуше, да чтобы без сучков…

«Иван Палыч! – окликнула удивлённая соседка – А чем это ты занимаешься с утра пораньше?» «А вот, Марфуша, бабке своей хоромину строю… последнюю… Ушла она сегодня от меня, своим домком обретаться захотела… померла…» «Как?» - испуганно ахнула больше от его невозмутимости соседка. «Обыкновенно… как все помирают… Али ты того не знаешь, не слыхала никогда? Собери соседей… Помощь нужна будет…» Прошло сорок дней и он вновь собрал всех, и за поминальным столом, за третьей, последней, чаркой вдруг проговорил такое, от чего у многих волосы на голове дыбом встали: «Вот, соседушки мои дорогие, вам деньги на устроение моих похорон! Должно хватить чтоб всё честь по чести, чтоб никто с обидой не вспоминал меня опосля…» «Да, будет тебе, Иван Палыч! - подхватились мужики - Поживёшь ещё! Не одну ещё чарочку опрокинем… Да и потом, что ты нам-то про это, а сыновья?»  «Сыновья далёко, а вы вот они, рядышком… Христом Богом прошу сделайте так, чтобы никто не остался в обиде!» На том и разошлись… А он искупался в бане, переоделся во всё чистое, ненадёванное, что было заранее ещё покойницей женой заготовлено на такой случай, притащил в дом приготовленный собственноручно гроб и, помолившись на коленях перед иконами, улёгся в него, скрестив, как положено, руки на груди… Утром та же соседка обратила внимание на то, что дверь его дома раскрыта нараспашку и вошла внутрь… Схоронили, как просил, по всем канонам и правилам рядышком с ещё свежей могилкой жены…

Так вот, к чему я это всё теперь станет понятно каждому, прочитавшему эти строки… Михаилу Тихоновичу семьдесят лет… Праздничное застолье… Чужих нет никого: дочь с мужем и сын с женой… Пили, ели, пели… всё, как у всех… И вдруг дочь заметила то, что «виновник торжества» уже долгое время отсутствует за столом и пошла посмотреть где он. А он на кухне… Один… Думал о чём-то явно не весёлом и курил в раскрытую форточку…

«А, дочёнок! – протянул, едва взглянув на неё – Присядь-ка, поговорим!» Она села.
«Вот, дочь, больше мне жить незачем…» «Здрасьте-приехали! – вскинулась она удивлённо – С чего бы вот такие мысли да ещё в собственный день рождения?» «Вся моя жизнь прошла зря…» «Пап! Ну, почему ты так? Почему же зря-то? Ну, давай вместе разбираться: дом есть? Есть! Дерево посадил? И не одно – даже здесь вон их сколько мы с тобой насажали! Смотри какие вымахали! – показала кивком Валентина на ряд тополей и лип за окном, которые когда-то, ещё будучи школьницей-десятиклассницей помогала ему сажать во дворе только что заселённого дома – Плюс двоих детей вырастил!» «Дом? Ну, положим, не я его строил… Деревья… да, но вот по поводу тополей многие из соседей недовольно ворчат из-за разлетающегося пуха… Дети… - быстро посмотрел ей в лицо – Ты-то ещё так-сяк…  А сын… весь в мамочку свою… Да ты не переживай: я же первый туда приду – место для всех получше присмотрю…» - и резко оборвав разговор, отослал её к накрытому столу, обещая прийти следом…

На следующее после дня рождения утро, он не встал с кровати и перестал есть… Лежал, уставившись в ковёр, резко утратив ко всему интерес, в какой-то полудрёме, не обращая внимание ни на что и ни на кого… Ни на уговоры, скандальные крики плачущей жены, ни на просьбы детей… Даже перестал курить, хотя перед тем двух пачек папирос не хватало на день… Однако, умереть так, как умер Иван Палыч, у него не получилось… С октября по август следующего 1998 года Михаил медленно отключал в себе, в своём организме все системы жизнеобеспечения, всё больше и больше слабея… И вот 18 августа 1998 года в 14 часов дня его не стало… После отпевания в местном храме 20 августа ровно в 10 часов утра гроб с его телом опустили в заранее приготовленную могилу… Но точно в это же время в одном из роддомов города Тулы проводилось кесарево сечение у второй жены его сына Марины. В это же самое мгновение появилась на свет вторая его внучка, Ксения, которую он никогда уже не видел…


Жизнь не терпит пустоты…