Корни Михаил. Глава 6

Как-то так получилось, что два года подряд Михаил отработал без отпуска, а, значит, и не был дома, в Лучках… Письма письмами, но уже и сердце щемило и душа просила… тем более и повод более, чем уважительный: женился… скоро появится ребёнок… И вот однажды он решил поговорить об этом с Любашей: «Любаш! А не съездить ли нам с тобою, пока не появился маленький, ко мне на родину, а? Пора бы уже тебе и со свекровью да с золовкой познакомиться!»
«Ой! Ну, не зимой же! Там, небось, и дороги-то нет… Не проедешь, не пройдёшь, небось…» «Ну, конечно… там все с крыльями, все по воздуху летают…» - недовольный её нежеланием, пробурчал он. «Миш! Ты не видишь, что ли, как мне плохо? Тошнота измучила совсем… Давай чуть попозже, может, пройдёт… Говорят, что месяца два-три и прекратится… Вот тогда и съездим, ладно?» «Ну, как знаешь… У меня отпуск в июне…» «Вот, в июне и махнём, договорились?» «Ладно!» - согласился Михаил. На том и порешили…

Но проклятая тошнота не прошла и к июню, а только делать нечего: телеграмма отправлена… Не отпускать же его одного? Поехали… Пятнадцать километров от станции до деревни по балкам да по оврагам и для здорового человека испытание не из лёгких, а уж для беременной женщины, измученной сильнейшим токсикозом, и вовсе на пределе физических сил, да и моральных тоже… От жалости к себе ей хотелось… и сама не знала чего больше: заорать, вернуться обратно… Но молча шла… шла, стиснув зубы, механически передвигая опухшие пудовые ноги… А он слово не замечал ничего! Освещённое радостью лицо раздражало даже сильнее и больше невыносимой тяжести дороги, которую и дорогой-то назвать можно было лишь условно… Когда не было сил сделать ещё хотя бы шаг, она молча садилась в траву на обочине и закрывала глаза…
Однако, сколько не вейся горе верёвочкой – конец всё равно бывает… Может быть, если бы не дождь, что прошёл накануне, они поскорее бы добрались… Даже не может быть, а наверное… Но было так, как было… Приплелись в Лучки уже совсем под вечер, смеркалось уже…

Когда Любаша увидела эти «хоромы», которые Миша всегда с такой щемящей даже тоской вспоминал в своих рассказах о матери, о деревне, о своём детстве, то чуть было не расхохоталась, но, к счастью, сумела вовремя опомниться… Оскорбила бы, наверное, до конца дней тем более, что им навстречу уже спешила пожилая женщина… «Свекровь! – догадалась она – Ой, ну и одеваются же тут они… До революции уже таких юбок с кофтами не носили…» - и снова смех чуть было не вырвался наружу, снова из последних сил сумела сдержаться… А та шла, шла, да вдруг остановилась, не дойдя до них, может, с десяток шагов… «Мам! Ты чего замерла-то? – подскочил к ней Миша – Иль не узнаёшь уже сына-то родного?» Но та, как и не слышала вовсе… Совсем по-бабьи прикрыла рукою рот и всё смотрела и смотрела… но только не на него, а на его спутницу, словно размышляя о чём-то и, как казалось Любе, совсем неодобрительно… «Не нравлюсь… - испуганно ударила по вискам мысль – Не такую бы она себе сноху-то хотела… а!» А-то, а… но слёзы тут, как тут, уже… одно слово и прорвётся «плотина»… «Как же её зовут?» - проговорила наконец-то мать. «Любаша!» - выдохнул и Михаил, тоже явно обеспокоенный странным поведением матери…  «Тяжёлая… Когда ждёте?» «В сентябре…» «Ой, да что же это я вас на дороге-то всё держу? Пойдём-те в избу-то! Миш! Ты-то что… Ладно я, дура старая, а ты-то что,  как не домой приехал?» И вдруг подошла и обняла новоявленную сноху, крепко прижав к груди: «Ты прости меня, дочка! Это я от радости… Не бойся меня… Пойдём!» - и увлекла Любу за собою на тропинку, что вела к порогу избы…

«Мам! А Танька-то где? Замуж-то она не вышла?» «О чём ты говоришь? На работе с темна до темна… Раньше полуночи и не заявится! Ты лучше пока жене-то своей покажи, что у нас тут и как… Она, небось, к такой жизни не привычная… Не понравится ей тут у нас…» Свекровь, конечно, ждала каких-то ответных слов от Любы, но та молчала… «Любаш! – обратился к ней уже он сам – Ты, что язык проглотила, что ли? Что молчишь-то всё время?» «Устала… Мне бы прилечь где…» «А… ну, это мы сейчас быстренько организуем! – понимающе согласился он – Есть-то, что, опять не будешь ничего?» «Нет! Попить бы…» «А вот я тебе молочка…» Свекровь ещё и договорить не успела, как ту уже согнуло пополам, выворачивая наружу все внутренности… «Ой, деточка ты моя! – захлопотала вокруг неё та – Да чем же мне тебе помочь-то?» «Ничего не нужно… водички холодненькой если есть…» «Есть, есть, а как же! Этого добра навалом…» Попив воды и умывшись, Люба сразу же легла на указанное ей место за какой-то тряпичной занавеской, а он остался с матерью разбирать сумки…

«Мам! Ну, какая свадьба? Живот у невесты на нос уже лезет, а ты…» «Нет, мой дорогой! Вы там у себя в городах как знаете, так и живите, а мне тут оставаться… Как  людям, родне в глаза-то смотреть? Да ты особенно-то не переживай, я уже всё подготовила! По всем, считай, домам бабы угощение варят. С утра начнут стаскивать… Все свои, чужих никого не звали… Посидим, как полагается, выпьем за ваше здоровье, а как же? Да и то сказать, давно уже не собирались все-то вместе… Всё как-то повода не было… Ты, небось, и не узнаешь никого! А то, что твоя Любаша в тягостях, так то кому какое дело? Язык любому быстренько прищемлю! Пусть на своих девок построже взглядывают…» «Ой, мама, мама! Всё воюешь? Не устала за всю-то жизнь?» «А не воевала бы, давно бы сожрали с потрохами и косточкой не подавились бы… Миш! Красивая она у тебя!» «Да… сейчас-то это не больно и заметно, а так и сам поначалу дивился! А поёт как, а пляшет… плясала…» «Да, спляшет ещё, не горевай! Эта гора крута, да забывчива! Кого ждёшь-то: сына али дочку?» «Веришь, всё равно! Лишь бы здоровенького… дюже тяжело носит… Не ест почти ничего… чем только жива?» «Тише ты, не разбуди! А то, давай-ка и сам на печку полезай! Пусть она отдохнёт получше! Завтра ей силы понадобятся…»

Но Любаша не спала… Слушала, стараясь не пропустить ни единого словечка, всем сердцем уже понимая, что полюбит эту женщину да так, что роднее родной матушки будет за любовь её, за заботу о ней, совсем чужой да незнакомой… Но и несмотря на это, что-то тревожило её в происходящем теперь, в том, как общались, разговаривали эти двое: мать и  её совсем взрослый сын… И вдруг она поняла: это любовь! Они просто любили друг друга, им нравилось находиться рядом, им есть о чём поговорить, разговаривая «ни о чём»… Это было так странно, так отличалось от взаимоотношений в её собственной семье, где каждый сам по себе, а для матери почему-то существовала лишь Шурка, старшая дочь.  Люба нисколько не сомневалась в том, что если бы не болезнь, Татьяну ждала бы та же самая участь, что и их с Володькой, единственным братом: выросли – живите как знаете… А тут… Тут всё совсем не так… Да… Но она ещё не могла знать того, что почти так же, как с нею, Варвара, мать Михаила, обращалась со своею дочерью, Татьяной… А Михаил в этой семье точно такой же «свет в окне», как Шурка в её собственной! Но «расшифровать» ситуацию она так и не захочет во всю оставшуюся жизнь… Вот так сложилось… Сколько Люба лежала без сна, погружённая в какие-то совершенно новые для неё впечатления? Может, час, может, больше, но в конце концов, усталость взяла своё и она, наконец-то,  уснула…

Проснулась от того, что совсем рядом (занавеска - не дверь!) что-то происходило: шаркало, как ей показалось, множество ног, то и дело открывалась и закрывалась входная дверь с весьма раздражающим «пением» петель, кто-то приглушённо смеялся, что-то двигали, переставляли… Открыв глаза и сладко потянувшись, она тихо позвала: «Миш!», но вместо него заглянула молодая незнакомая ей женщина, чем-то неуловимым, безусловно, напоминавшая ей мужа.
«А! Проснулась! – проговорила она и внезапно  присела на край постели, где лежала Люба – Давай знакомиться! Меня зовут Татьяной, я сестра Миши. А ты Люба, правильно?» «Да! – соглашаясь,  кивнула та – А что это там происходит?» «Где?»
«За занавеской!» «А… так это там готовится ваш свадебный пир, сношенька ты моя дорогая! Али ты забыла, что у вас сегодня свадьба?» «Ну… - протянула в смущении Любаша – Невозможно, на мой взгляд, забыть того, о чём просто не знала… Мы, вообще-то, ехали просто познакомиться… Какая там свадьба, когда невеста на шестом месяце беременности? Скоро уж родины нужно праздновать будет…» «Так за этим дело не станет! Это дело хорошее! Был бы повод, а мы завсегда рады! А насчёт познакомиться, вот за столом сразу всех и увидишь, всю родову нашу, поглядишь,  сколько нас тут Головкиных-то! Ну, что? Будешь вставать или ещё поваляешься?»  «А Миша-то где?» «Да тут где-то… Небось, с мужиками на улице…»  «Ты не могла бы его позвать?» «Легко! Сейчас позову!» -  и с тем ушла…

И почти тут же за занавеску шагнул Михаил: «Вставай, королевишна! Солнце уже вон  как высоко!» «Миш! Что они там затевают? Свадьба какая-то… Мне же и одеть нечего…» «Не забивай себе голову! Редко бываю, вот и обрадовались возможности всем собраться, повидаться... Интересно же, что за жену я себе выбрал? Одеться... В то, что взяла, в то и одевайся, всё равно среди них ты королевой смотреться будешь, даже не сомневайся в том! Вот, держи-ка, съешь, пока не вставала! – и подал ей кусочек чёрного хлеба – Мать говорит, что тошнить будет меньше! Лопай и вставай, ждём лишь твоего появления!»

Когда несколько приободрённая и успокоенная Люба вышла в комнату, то тут же оказалась словно под прицелом немалого количества любопытных глаз… Голова сразу же закружилась от вида и запаха еды, которой были уставлены огромные длинные столы… В растерянности вцепилась в руку мужа, а иначе просто рухнула бы на пол… Михаил, подхватив неожиданно сомлевшую жену, поскорее вывел её на улицу, на свежий воздух…

А потом… Потом звучали какие-то имена, степени родства, мелькали лица… «Господи! Сколько же их тут?» - даже не пыталась запомнить хоть кого-нибудь, кроме свекрови и золовки, Любаша… Их сразу же попытались усадить в «красный угол», под иконы, как положено в подобных случаях на свадьбах, но Варвара сообразила, что снохе не высидеть всего застолья, а потому властно, не допуская никаких возражений, посадила молодых во главе стола, но с другого конца, что ли, ближе к двери, к выходу, за что сноха всю жизнь, вспоминая потом этот вечер, говорила ей спасибо.
Люба никогда не считалась неженкой, но находясь в том положении, в котором была, максимум, что смогла, так это просидеть рядом с мужем чуть больше двух часов… А потом… А потом всё поплыло перед глазами и всё… Вновь открыла их уже в полной темноте на той же лежанке, где спала прошлую ночь… Где-то кто-то похрапывал, тикали «ходики», что-то шуршало там, где печка… Странные, незнакомые звуки и шорохи настораживали, заставляли к себе прислушиваться… Обычное дело, когда спишь не в своём, в чужом  доме…

В Лучках они тогда пробыли ещё около недели… Ей, конечно же, хотелось домой… Всё здесь было не так, не привычно и на вкус, и на цвет, и на запах… И даже на шаг, потому как без галош по улице, казалось, и пройти-то нельзя… Отовсюду «благоухало» навозом, скотиной, овечьей шерстью… Нет, в другое время она, может быть, всего этого просто бы и не заметила, не обратила бы внимания, авось, и сама-то была не из царского роду, но в нынешнем её состоянии всё настолько обострилось, что оказалось просто выше сил… Если сразу по приезду Варвару поразила бледность снохи, то теперь та просто позеленела… Под глазами круги, а сам взгляд полон муки и невероятной какой-то усталости… Но молчит… безропотно следует за Михаилом и молчит… или просто падает без сознания, опять-таки молча… И мать сама заторопила сына с отъездом, пожалев ту, что сразу стала ей ближе собственной родной дочери уже за то, что любит его…

В середине сентября после трёх дней непрерывных мучений у Любы с Михаилом родилась дочь. Пять килограммов вес и пятьдесят шесть сантиметров рост… Пять килограммов… А в самой мамочке вместе с плодом внутри сорок восемь… Вот и считайте… Трое суток… Станционный медпункт… Медсестра и фельдшер… Трое суток Мария, мать Любы, провела на коленях перед иконами в слезах и мольбе о жизни дочери, о благополучном разрешении её от бремени… Трое суток… Михаил дважды съездил в поездку и вернулся обратно, а новостей всё не было…
И вот рано-рано утром, словно приветствуя нарождающийся день, раздался, наконец-то, крик новорожденной девочки: «Умна! Ум-на!» - кричала она, сообщая всему миру о своём появлении! Ленка Чеканина (фельдшер-акушер) подруга-не подруга, но хорошо знакомая Любаши, была первой, кто помог новорожденной малышке в новом для неё мире: быстро ополоснула и, запеленав в новенькое розовое одеяльце, принесла  кроху к уставшей, измученной до нельзя  мамочке для первого знакомства, но та уже крепко-крепко спала - ей в этот момент было уже ни до чего, и ни до кого…