Упаси, господи

Упаси, Господи

Мерцают лампады
на своде небесном, -
Чему-то, знать, рады,
Хоть в небе и тесно.
Быть может тому,
Что там где-то чертог,
В котором от грешников
Прячется Бог.

Мерцают лампады
На полках и в нишах, -
Пред образами
Коптят и коптят…
Возможно, мерцая,
Они что-то слышат
В стенаниях душ,
Что чего-то хотят.

Склонилась старушка.
Склонилась девица.
Шевелятся губы
На строгом лице.
Неведомо что
В их сознанье творится,
Узревших надежду
В небесном Отце.

А тот не выходит
На робкие мольбы. –
Выходит,
В густой бороде, господин,
Чем забавлялся
Поль Анри Дитрих Гольбах
В жуткую пору
Суровых годин.


Где смерть, там и поп.
А не там ли и ворон?
Что общего в них?
К мертвечине любовь? –
Один ждёт добычи
В церковных затворах,
Другой мчит туда,
Где предвидится кровь.

Второй не скрывает
Конечной задачи:
Набить мертвечиной
Полнее кишки,
А первый – спокоен.
Ведь  бизнес удачен, -
Он отпускает
Усопшим грешки.

Уверен он в том,
Что канон не нарушил,
Не перешёл
Благонравия грань,
И «отпускает»
«прощеную» душу,
В карман опуская
подушную дань.
***

«Всё в воле Божьей»
«Даже волос не падёт с бороды правоверного,
не будь на то воли Аллаха» (Парафраз)

Негоже.… О, люди! Негоже
Твердить с каждой шишкой «О, Боже!»,
Когда, беды все подытожив,
Виновником видим Его же…
***

Социальные последствия одной
Божественной ошибки

Поверив в то, что в небе кто-то есть,
Который может всё, когда захочет,
Один чудак, закатывая очи,
Просил у Всемогущего поесть:
«Три дня во рту – ни маковой росинки!
Дрожь во всём теле, в голове туман», -
Всё это он промолвил без запинки,
Но Бог решил, что клянчит наркоман.

«Ишь, маковой росинки захотел он…
А из крапивы веничка не хошь?
Выходит, что могуч ты только телом,
А духом – омерзительная вошь!
В поте лица добудь себе харчишки.
И руки есть, и ноги при тебе.
А у меня, откуда бы излишки? –
Сижу ведь не на газовой трубе».

Только чудак не слышал этой речи
И, не боясь Господнего суда,
Решил, что больше ставить в Храме свечи
Отныне он не станет никогда.

Что было дальше, то от нас сокрыто.
Где тот чудак, того не знаю я.
И, всё же, вот реакция моя:
Господь ошибся, а попу – убыток!
***

Спаси, Господи…

Как грибы, вырастают Храмы
Всех религий, какие есть,
Предвещая такие драмы,
О каких и не мыслим днесь.
Вырастают, деля по верам,
всех, кому "вразумляют" бред;
Всех конфессий миссионеры
Тычут в души «святой» завет,
Потрясаючи "Вечной Книгою",
Иноверцу за что-то мстя…

Эх, Руси бы – одну религию,
Да чтоб Богом было Дитя.

Век за веком всё те же страсти:
Кукловоды «святых» верхов
Продираются к грешной власти,
Чтобы больше нажить грехов.

Бесподобный российский агнец,
Потерявший уже семь шкур,
До сих пор не понял, чем пахнет
Из заоблачных синекур.
***

Нас породив и наделив тревогой,
Желаньем, ревностью да леностью ума,
Родители, природа ли сама
Препоручают нас заботам Бога:
«Даст Бог, диплом сыночек защитит»,
«Даст Бог, на этот раз не попадётся»,
«Даст Бог, живым из лагеря вернётся»,
«Господь поможет»,  «Бог тебя простит»,
«Господь подаст»… - И всё в таком же роде.
Не день,
Не год,
А целые века!
И Бог даёт, забрав большевика,
Чубайсов, Лифшицев да пакостных мавродий.

Зачем роптать?
Просили? – Он и дал.
Не то просили?
Тут я не уверен, -
Подите вспять по собственным следам
К недавним дням, где дух Руси утерян…
***

В толпе шагать – большое благо, -
В ней не прибавишь сдури шага,
Когда вожжа – тебе под хвост,
Толпа ведь, – тот же самый ГОСТ.

В ней шаг ни сбавить, ни прибавить
И дерзких слов не промычать,
И кто толпою станет править,
Тебя не станет огорчать.

Ты не сбивайся только с шага
И будь готов всегда к тому,
Что все обещанные блага
Тебе сегодня ни к чему.

Их обретёшь потом, когда-то.
Ко дням обещанным дойдя
Беззубым, лысым и горбатым. –
в один четверг после дождя.


Блажен, кто верит лиходеям,
Любуясь красочной идеей,
Не ведая, что та взросла
Для Буриданова осла.
***

И ныне, и присно, и futurum

 люди, кто мы такие
по сравнению с теми,
кто врезается в землю
словно в масляный ком,
кто примчался к нам в гости
сквозь пространство и время
и теперь наблюдает
за планетой тайком?

как же мерзко мы выглядим:
слабые, смертные,
тирании боясь
и свободы боясь;
перед созданной бомбой своей безответные,
мы теряем стремительно с будущим связь.

как же жизнь создала нас
с мозгами порочными?
неужели других не нашлось под рукой?
ненасытные, жадные, вздорные, склочные –
как дано обрести нам
зловещий покой?

в одночасье иль в долгих
страданьях мучительных?
в милосердном огне
иль в свирепой воде? –
нас коробит уже
от речей поучительных,
а они не спасли никого и нигде.

ближних жизни лишая,
что готовим себе мы?
пьедесталы?
подстилку на глину могил?
ведь из каждой могилы
прорастают проблемы,
и их больше, чем тех,
кого век загубил.

а в прошедших веках
мало ль пролито крови?
что она полила?
что на ней возросло?
оглядишься вокруг –
ничегошеньки, кроме
беззастенчиво лживых
бессовестных слов.

генералов мы холим,
агрономов неволим;
трактористу даём –
только б он не сбежал.
не пшеничным, а ратным
гордимся мы полем,
а игрушкой для сына
наган да кинжал…
войны… войны…
забыть бы поля куликовы
да «поляну накрыть»
в пол-земли шириной
и забыть о фуражках
под цвет васильковый,
что недавно глумились
над целой страной.

может быть и простят
неразумных пришельцы,
обнаружив сознанья
нормальный росток,
и слегка приоткроют
сокрытую дверцу
без привычной всем ржавчины
«запад – восток».

и другие поляны
накроет планета:
в четверть африки
или бразилии в пол…
и не станут юлить
языками поэты,
а премьеры и шейхи
сыграют в футбол.

только вряд ли… --
наследие неодолимо, -
все забыли о том,
что земля неделима.
но сегодня скала
средь пустынного моря –
это символ уже
нашей боли и горя.

но ведь люди есть люди
и беснуется правда
там, где людям привиты
понятия прайда.
тупик очевиден,
но кто его видит? –
пришелец, конечно,
который не виден.

который,
чтоб нашу планету спасти,
способен с неё нас
метлою смести,
гумусом новым её оснастить,
проветрить
и новых приматов взрастить.

сомкнётся ещё один жизни виток
и будет поставлена жирная точка;
и впишется первая чистая строчка
в следующий мирозданья листок.


века проползут и в разведочной шахте
в новом загайново или кумахте
горняк извлечёт из породы вещицу
и будет на эту вещицу дивиться.

потом отдадут ту находку учённым,
успевшим привыкнуть к вещам золочёным.
те даже обнюхают странную штуку,
надевши перчатку на нежную руку.

пройдёт ещё много неспешных веков.
к той «штуке» в музее тропа проторится
и люди всё будут дивиться, дивиться,
любуясь забытой винтовки курком.
***
,