Не мы

Этот флёр горек, терпок, и даже остёр.
Как костёр, не пылает, но угли опасно красны.
На моей кимберлитово-черной древнейшей душе
Переливами ярко-оранжевых отсветов
Нежно играет, отражается в жёлтых змеиных глазах,
На моём боевом палаше неизбежно грядущими бликами
Бешеной, вечной весны. И меня пробирают эти странные, сладкие сны
Не от Господа, даже не от Сатаны, то размером почти с космогоны
Великих чудес валуны, архидревние камни довременных происшествий,
До нашествий тех Ангелов,  после людей, сумасшедших идей, войн, любовей,
Пререлитой чрез край  щедро крови, всех последствий проклятий и приторности славословий.
Я оттуда тащу, трансформируя в Слово мириады сплетений бессчетных миров ДНК,
И бессмысленна с виду строка создаёт в головах облака, информация так велика,
Что по швам затрещит и сознание и пониманье, ведь идея изысканно-нежно тонка,
И готова к удару щека, и меняется цвет волоска, и вот вечность уже коротка,
И века гравитацией веры ужаты в мгновенья, так охота избавиться, или пустить с молотка
И покорность и сопротивленье. Так охота чуть-чуть отдохнуть, разогнать суетливую муть,
Деградировать в похоть животную и кровожадность охотника, хищного зверя.
Раздирая стальными когтями сладострастную, сладкую плоть, существуя единым моментом,
Не зная, не веря. Но, увы – миллиарды вселенных внутри головы постоянно вопят,
Словно дети, немедленно требуют чуткой заботы, вниманья, закланья, и жертвы
Во имя жратвы, ведь белковая жизнь пожирает белковую жизнь – это снова «увы».
Она алчет и жаждет всегда одного – продолженья.
Пусть же длится сия вакханалия веки веков, кто-то выберет жертвенник, кто-то альков,
Мы посмотрим, устало, по-отчески им улыбаясь. Ибо эти стада беспросветно счастливых
Священных коров, так божественно счастливы здесь, так как память теряют,
Опять и опять возрождаясь.

Но не мы.