Холокост

Моя мама всегда красиво
длинный волос сплетала в косы.
но юнец, немец, громко-ворчливо
не задав ей какие-то вопросы
приказал оборвать чёрный волос
не увидев румянец и слёзы
не услышав, как смолк её голос
не узнав, как ей было больно
когда кто-то с лицом-камнем
пару раз дёрнув прядь раздражённо
засмеялся, совсем увлечённо
разорвал её волосы в клочья...
он не думал, что станет с ней ночью.
"Выполнял я свои полномочья".
Я глаза её, полные страха...
Помню губ бледных немое дрожание.
Не забуду, как её рубаха
Упала в кровь в тишине и молчании.
повели её между толпою
толпою плачущих бедных богинь.
кровь текла там, как будто рекою
а красавцы в фуражках, хохоча: "сгинь!"
перешучивались между собою
но не слышен был смех толпою.
бедных мам, бедных наших богинь.
я смотрела, упорно стояла
как её, босиком, на траве...
я смотрела, я тихо... молчала...
я держала все чувства в себе.
тоской недетской слёзы лились
от ненависти, зла и боли... я одна?
все лица как в одно - и слились
Как будто породился Сатана.
её одною пулей - сразу в груди
и сердце тёплое пронзилося иглой
и нет таким бесчестным сверху судей!
для них все смерти кажутся игрой!
я не успела закричать, ни плакать
всё демоны, что высосали душу...
как злая и голодая собака
я ртом хватала воздух
и закрывала судорожно уши.
и вот она, красавица, и мама
лежала на земле совсем сырой
своею лысой, в крови багровевшей
головой.
а рядышком со мной стояла дама
в чистейшем беленьком халате.
врачом представилась, увидев мои шрамы
а голос стал её намного хрипловатей...
но я не верила! а как же мне ей верить?
стояла и смотрела, вслух смеясь!
как самая великая моя потеря
бездыханно упала, чуть сгорбясь...
но мнение моё кому-то нужно?
она подозвала двух юношей ко мне.
они смотрели на слёзу мою совсем не дружно
так принято всегда... мы на войне.
- Тебе сколько лет?
- Мне... четыре.
- Ну и что? Её... будем стрелять?
почти шёпотом тот ему:
- Мы не в тире!
Как же можно вот так - выбирать?...
Он ещё раз мне грозно и строго:
- Сколько лет?
- Мне четыре!
Прокричала я громко, по слогу.
И он спрятал в карман пистолет...
И надежда взыграла в сердечке
детском, маленьком, очень наивном...
в это время затихли свечки.
в это время запахло противно.
догорал кто-то, плача, в печке...
- Маму вылечить ещё можно? -
дернув тётю за халатик нежно.
я же знала, ей было не сложно!
а на сердце мне как-то снежно.
Её кожа лица почернела
и схватив меня грубо за плечи
потащила куда-то, шипела
своей гадкой немецкой речью.
меня отвели за угол
старого, глухого дома.
и я от рыданий, испуга
не смогла проронить ни слова.
- Лекарство от всех болезней.
сказала она мне с улыбкой.
- Тебе будет это полезней.
Не исправить мне смерти ошибки.
она капнула мне на язык
горькую каплю чего-то...
и затих в голове родник
и затихли все мысли ребёнка.
головой я своей поник
мечтая вновь очутиться в пелёнках
и в маминых жарких руках.
меня кто-то ударил в пах...
и я мышью упала на коврик.
я тогда, как и все, умерла
от лекарства от боли и муки.
и сегодня, того же числа
наблюдая за вами с неба
я по-прежнему грею руки
боясь холода и немоты.
боясь маминой наготы
в воспоминаниях навечно оставшейся.
я дитём ведь была
я тогда умерла
задыхавшейся.
помни ты, помню я
никакая семья
не забудь!
кто для нас, всех невинных
выбрал долгий, кровавый путь.