илье александру

Илье Александру

Если я – рыцарь Поэзии, то, безусловно, одного Ордена, где и Илья Александр, хотя он монашествует, а я не отказываюсь от сверкающих доспехов и украшений на них, часто вызывающих улыбку некоторой напыщенностью – Орден Поэзии связывает нас  узами, когда Илья Александр обращается ко мне: приветствую тебя,  брат во слове! А я снимаю перед ним шлем и склоняю голову: приветствую Вас, Ваша светлость!
Нас не просто объединяет обет Господу – Её Высочество Королева Поэзия направляет странствующих рыцарей, паломников и пилигримов, и МАЙ АВГУСТ позволяет иногда нарушить пост и посвоевольничать, по-мальчишечьи дерзнуть и оказаться в смешном положении, однако, по-детски хохоча над собой..

Брат мой Илья Александр послушествует непринуждённо и предельно просто – и оттого изящно.
Там, где другой хороший поэт восторженно ахает, Илья Александр пройдёт с той внешней невозмутимостью, над которой царит восхищение достоинства. Он равен седоглавому Эльбрусу не из-за того, что избирает выигрышный ракурс для своего будущего памятника – Илья Александр не панибратствует и не фамильярничает ни с мельчайшим Божьим созданием, ни с другим поэтом…

Рыцарю Ордена Поэтов и чуточку раблезианцу МАЮ АВГУСТУ не может не льстить внимание благородного  брата во слове – однако, кто же не видит, что не Илья Александр льстит, а МАЙ АВГУСТ растроган драгоценным вниманием, в котором проницательность не может не тронуть сердце…

И я, разделив пиршество Поэзии в номере тринадцатом, ненастырно бросаюсь за стол Божественных яств номера четырнадцатого, по своему косноязычию лишь мыча и размахивая столовыми приборами, усиленно кивая головой, жестикулируя и раскланиваясь в благодарности щедрейшим кулинарам неосязаемых яств…

У меня от волнения слегка влажнеют глаза, учащается сердцебиение и дрожат пальцы, когда я разворачиваю Свиток горный мастера Ильи Александра.
Я не могу быть среди стихов паталогоанатомом, не могу бурчать, видеть изъяны и быть справедливым – тоже мне теоретик! – я жажду говорить исключительно комплименты, я спешу восхищаться, и я страшно огорчён что эти речи суровее  стихов - не могут родится без их на то воли…

Но я знаю секрет восхищения, состоящий в том, что я, не повторивший из Списка горного ни одной строчки, могу быть понятым моим собратом Ильёй Александром в действительном  своём наивном восторге прикосновения к его поэзии, я осторожно прикасаюсь пальцами к страничке «Литературного Кисловодска» и ощущаю его рукопожатие…

+++