Гринго Джим, клоунская натура

Антиприкол от 20:12-го года.

...Его трёп, одурманенный уже непонятно чем, но точно в смеси с бутылкой рома, всех присутствующих нанизал на колючую проволоку, с которой уже не сорваться, но почему-то ни один из них не всёк ему бутылкой по лбу и вообще никак не предложил заткнуться и валить в свой кислый фургон.

Он продолжал

- Представьте и такое: убиваешь дуру (вариант –  суку) – удавливаешь, глаза остекленели, пульса нет в помине, похолодела как мандарин из погреба. Заворачиваешь в ковёр, вывозишь на свалку, обливаешь спиртом, сжигаешь (тот самый запах, что со мной все эти годы – похожий на горящую серу), закапываешь. Это в Старом Макондо. А потом, после долгих бегов с несколькими вынужденными мокрухами и уже очень большими деньгами – сидишь за столиком в столичной "Эль Фаза" (место, где кто только из известных поэтов не снимал и не снимает завуалированных под полудевственниц проституток (часто замужних)), сидишь со своей молодой женой... Тут тебя похлопывают по плечу. Оборачиваешься. Стоит и улыбается она, убитая первой когда-то, но не перестававшая сниться, нисколько не постаревшая и ставшая просто ослепительно красивой – а те сны бывали разными, но не было предсказано окончание. Она говорит: думаю, ты не откажешься пройтись со мной. Как кролик перед удавом, ощущая проглоченный язык в желудке, ты молча встаёшь, и на негнущихся ногах идёшь за ней, идёшь за ней, потому что она уже пошла к выходу. На секунду увидев её в трюмо – ты видишь рядом с ней ротвейлера, которого вообще-то нет рядом с ней. Вдруг СЗАДИ ты слышишь её голос – чуть быстрее, милый. Медленно, потому что все члены отказали больше чем наполовину – поворачиваешься, в это время тебя хватают за руку спереди и сжимают её с нечеловеческой силой – ты чувствуешь, что все кости раздроблены. Она, теперь изнутри мозга, говорит – что ты так кричишь, милый, люди будут смотреть. Ты кричишь так, что рвутся связки – и ты уже хрипишь. Тогда она достаёт из сумочки тесак и начинает по одному рубить тебе пальцы другой руки. Кровь из артерий попадает ей на лицо, она вытирает её с какой-то запредельной брезгливостью твоим галстуком. Напоследок говорит – и ты вдруг вспоминаешь, что это то, что ты говорил ей, когда подарил первое кольцо с бриллиантом, выменянное на краденый ЖК, оно тоже краденое: не думай, что это сон. Последнее, что ты видишь в этой жизни: медленно, как ползущая позднеосенняя муха, приближающийся к твоему правому глазу нож для колки льда. Он гасит половину света, но вторая гаснет тоже – почти сразу. Хруст пробиваемой глазницы.

- Слышь, ты, красавчик с дальних помоек, ты про кого это сейчас травил? - долгое молчание было прервано нарочито развязным голосом Маркеса*. - Ты идиот или нас считаешь идиотами? Откуда ты знаешь, как он видел нож, и прочую херню, что ему показалась?

- Во-первых, извинись за дальние помойки, во-вторых, убью я тебя не в этот раз, в-третьих, каюсь: я сочинял всё это на ходу, чтобы вы платили за ром. Ка-юсь. Если буду возвращаться этими же местами - обязательно угощу вас всех, друзья.

Все шестеро вскочили одновременно, как черти из гигантской табакерки. У кого не было ножа в руке - держал бутылку.

Гринго выхватил револьвер и выстрелил в клетку с попугаем, висевшую над стойкой, что несколько сбило с толку всех.

Бармен с дробовиком в руках, разъярённый как тигр, ужаленный в нос пчелой, прорычал:

- Разойдитесь, ребята, сейчас я его прикончу.

Но гринго вдруг встал на руки, сначала спиной к ним, потом на руках же повернулся и говорит уже совсем другим голосом, сдавленным от неудобства говорить в таком положении:

- Ладно, парни. Пошутили и будет. Я вас угощаю и первым делом прошу вас всех понять меня: мне скучно вдали от Нью-Йорка. А в Нью-Йорке мне тоскливо. Вот две десятидолларовые - мы будем пить ещё три дня. Сеньор бармен, вас вроде зовут Хосе Луис? Принесите ящик рому для начала, а вы парни, соберите остальных перегонщиков, что ещё не продали скот - у нас есть что пропивать.

Все сели так же одновременно, и только бармен, теребя край жилетки, смотрел на то, что осталось от попугая и его клетки. Гринго подошёл к нему и повторил:

- Сеньор Хосе Луис, принесите ящик рому. Вот деньги. Я схожу в уборную. Заодно и фургон посмотрю.

Через пятнадцать минут, когда пьяные и не понимающие вообще ничего перегонщики   услышали голос бармена - его рычащий бас, на этот раз не по обыкновению дребезжащий "кассу вскрыли", гринго Джим и его подруга Сара скакали, весело смеясь, и зная, что кони всех, кто гонится за ними, налетая на натянутую ею толстую проволоку, падают один за одним. Выручка из кассы, выкраденная ею, вместе с теми кошельками что ей удалось срезать, обещали  им месяц веселья. Украденный в соседней деревне фургон сослужил им для отвода глаз. Но хотелось им только нового риска.

... Как же закончить? - думал я. От непроизвольного движения пальцев, которые я тренировал на ловкость во время коротких раздумий вращением ручки - она сломалась. Дописывал я огрызком карандаша. Понимая, что журнал "Ретев" не возьмёт мой рассказ ни в каком виде, я решил отнести его к печке, чтобы там его участь чуть-чуть позднее и решилась.  Поставил Би-2, "я рождён в ожиданьи беды", едва послушав эти слова - так и ходил весь вечер, напевая только их. Пари будет проиграно.

* Секрам