мы выходим из старой теплушки

…мы выходим из старой теплушки.
Трехнедельный закончился путь.
Защищая нас, танки и пушки
так нарядно на запад идут!

Сколько будет еще поражений!
Сколько крови напрасно прольют!
Но пока что без тени сомнений
все о скорой победе поют…

А потом появляются зимы
в дальнем страшном суровом краю.
В моногеновском домике зримо
молодою тебя узнаю.

Мы одни в этой мгле беспредельной,
вдалеке от друзей и родства.
Одиноки… Забыты… Метели
нам холодные шепчут слова.

И берут они в плен нас. И молча
опускают с небес пелену.
Репродукторы стонут по-волчьи
и рассказывают про войну.

И на нас надвигаются  тесно
обелиски,
построившись в ряд.
Вот уже и румыны в Одессе,
вот и немцы на Волге стоят.

Голод цепко костлявою лапой
ухватился, валя и грозя.
И идет пачка кваса в оладьи,
вкус которых забыть мне нельзя.

  Был он бедным и мрачным, наш угол.
  Спим в пальто, согреваясь едва.
  По цене драгоценностей – уголь,
  и совсем не дешевле – дрова.

  Только б выстоять…
  Только бы выжить…
  Обморозив на стуже лицо,
  просишь ты спекулянтов и выжиг
  дать немного крупы за кольцо.

  Если в жизнь мы прорвались оттуда,
  там, где падали люди зимой,
  это значит – случилося чудо,
  сотворенное только тобой.

  И хотя нам потом полегчало,
  часто слышался тихий твой стон.
  Ни жилья, ни прописки вначале,
  от нуля все, а жизнь – под уклон.

  Ты ушла и исчезла бессрочно.
  И хоть землю пешком обойди –
  только в мраморе несколько строчек,
  только гулкая память в груди.

  Убежать от нее невозможно.
  Я прикован. Я пленник. Я раб.
  Надо мною пол-века тревожно
  птицы детства летят и летят.

  Их полет над землей бесконечен.
  Он окончится только в тот миг,
  как придет наша вечная встреча
  в темной нише. Одной на двоих.