Я жизнью жил!

Я жизнью жил! – но жил я неумело,
да и зачем я это взялся жить?!
Иным, поди, окажут честь расстрела;
меня ж честней – всемерно обходить.

Иль порешить в пределах обитанья,
у с буем нарисованным дверей,
под блатняка извечное стенанье,
что пишет некий правильный еврей.

И я приму посильное участье
в постыдной смерти; я – народу друг! –
я испытаю нечто в роде счастья,
ибо силён во мне народный дух!

Другие ж – сотворённые не низко –
на смерть мою не плюнут даже вниз:
мы рознимся, как окорок – с сосиской
из ливера с вкраплениями крыс.

Они умрут значительно и скупо,
грустя об общем… жизнь благодаря!...
они умрут – но будет то – поступок:
бессмертие, короче говоря!

Умрут, когда – ведь человек изменчив! –
как дерева, покроются корой;
умрут среди красивых русских женщин,
которые любили их порой.

Умрут во времени, умрут среди пространства,
причинно-следственно – отнюдь не как-нибудь! –
и это подтверждение гражданства –
как в банке счёт и и как у бабы грудь.