Любовь с мачехой

                Отрывок из повести «ПРЫЖОК В ЗАЗЕРКАЛЬЕ»


– Что будем пить: водку, коньяк, виски?
 – Пожалуй, виски. Скажу откровенно, я еще не знаю что это такое.
– Я хочу поднять бокал, – она начала их небольшое застолье,  –  за единение людских сердец, за взаимопонимание и союз двух умных людей, знающих, что они хотят взять от жизни.
– Только радость и любовь!  –  добавил Денис к сказанному, – "Умом ты можешь не блеснуть, а сапогом блеснуть обязан". Или еще наше, десантников: «так выпьем за тех, кто в сапогах и в стропах...» Короче, – сосредоточился Лихачев, – пьем, как было уже сказано, за союз умных людей, за то, что пришла вовремя на помощь и выручила меня и друга. За это тебе наше большое солдатское спасибо.
 – «Спасибом» не отделаешься, – рассмеялась Эльвира после выпитого бокала.
 – А что нужно?  – расслабленно улыбался Денис.
 – Что, что?  –  любить меня.. не как мачеху, – с многозначительной паузой после слова «меня» игриво отвечала Эльвира. Бесовские огоньки вспыхивали у нее в глазах. Было трудно не поддаться ее обаянию.
 – Ну, а все-таки, как любить? – настаивал Денис.
 – Как старшего товарища по партии, – слукавила мачеха.
«Сдвиги есть, – отметила про себя Эльвира перемены в поведении Дениса, – осталось ему мозги сдвинуть в нужную сторону. И все будет в полном порядке». А сама вслух отозвалась Лихачеву:
 – Дело в том, что я... колдунья.
 – Не может быть, – Денис смутился, не зная, как это воспринимать, всерьез или в шутку.
 – Все может быть, дорогой. Ты еще подходил к моему подъезду, а я уже стояла возле своих дверей и ждала тебя с закрытыми глазами.
   От ее былой детской беззащитности не осталось и следа. Перед ним сидела чертовски красивая женщина с распущенными по плечам волнистыми волосами, белокурая, молодая бестия, закинувшая ногу на ногу, с зовущим ожиданием всматривающаяся в него. Действительно, что-то колдовское было во всем ее облике. Во всех ее словах и движениях ощущалась скрытая потаенная сила, чувство превосходства и ожидаемой власти над ним. Бесовские синие всполохи загорались и вновь гасли в ее глазах.
 – За что будем пить?  – словно издалека дошел до Дениса голос Эльвиры, Лихачев, завороженно не сводя с нее глаз, поднял свой бокал.
 – Выпьем за то, что в нашем роду появилась колдунья, добрая фея, спасающая своих друзей от злого рока, – произнес от всей души Денис, имея в виду инцидент с чёрной икрой.
  Он чокнулся с мачехой. Выпил залпом свой бокал. В голове чуть тронулись качели, Они беззвучно начали набирать ход. Лихачев осмелел. Его подмывало снова притронуться к руке Эльвиры. Что он и сделал. Она не отстранилась. И снова блуждающие хмельные токи стали разноситься по всему телу.
 – Эля, – с расстановкой начал говорить Денис, – тебе известно, что синий цвет неба, без которого я не могу , - есть тоска по неземному идеалу.
 – Вот куда тебя понесло, – смеющиеся чертики выплясывали у Эльвиры под ресницами.
 – Выходит, я для тебя неземной идеал?
 – Кто его знает, может быть...
 – Но не забывай, – она делала видимость попытки остудить пыл Дениса, – у нас, у славян, синий цвет  – это символ печали и горя. Он несет в себе связь с бесовским миром.
 – Мне этот вариант не подходит. Скорее всего первый, – обронил коснеющим языком Денис.
  Амплитуда качелей в голове у него возрастала. Он раздваивался, вел разговор с Эльвирой и одновременно раскачивался над берегом моря. Качели то уносили его за черту прибоя, – он летел в них над морскими волнами,  – то возвращали его к береговым скалам. Денис весь сжимался внутри, лишь бы не разбиться о них. Эльвира же, поблескивая жемчугом зубов, ставила два зеркала друг против друга. Одно большое, другое поменьше. По обеим сторонам между ними она зажгла две свечи. Они трепетно горели, освещая дрожащим желтым светом лицо мачехи Ах, да, он чуть не забыл: она же колдунья  – чудное приобретение их семьи. Пусть ворожит. Он не против. Эльвира сказала ему что-то, чуть шевельнув губами. В то же время в его ушах громко раздался ее голос:
 – Смотри сюда.
   Денис оглядывался поверх меньшего зеркала в неведомое ему Зазеркалье, словно скатывался в длинный-предлинный туннель, темнеющий в глубине.
 – Ты по сути своей романтик, – обращалась к нему мачеха, – поэтому я уготовила тебе такое гаданье, чтоб узнать твою суженую.
Эльвира зашла за спину покорно сидящего Дениса, положила ему на литые плечи руки и продолжила:
 – Не отвлекайся, не сдвигай глаз по сторонам, смотри только туда, в коридор  – увидишь свою судьбу.
И начала что-то говорить, говорить...
 – Суженый, ряженый, приди ко мне ужинать. Как мать быстра река Волга течет, как пески со песками споласкиваются, как кусты с кустами сливаются, так парень со своей любавой встретится. И в плоть, и в любовь, и в юность. И будет между ними согласие и утром и в полдень, и днем и ночью, до конца дней своих. Слово мое крепко.
   Эльвиру била дрожь. Она передалась через ее руки Денису. Он вдруг увидел в клубящейся темноте горящие глаза его мачехи. Они стремительно приближались к нему, как фантом, как огни курьерского поезда. Лихачева в последний раз вознесли над бушующим морем качели. И вот он летит, срываясь с них в угрюмую гряду скал. Перед ним словно разверзлась пропасть. Ему казалось, что он падает в мучительно-сладкой истоме. Падает и никак не может достичь ее дна.
Эльвира выгнулась дугой. Как волчица, изготовившись перед прыжком, она в сдавленном крике отпустила в себе раскаленную пружину, что, распрямляясь, начала подбрасывать ее, окатывая жгучей волной. Вся без остатка мачеха вжималась в Дениса. Со стоном «еще и еще»! она ловила ртом и руками, теряла и вновь находила его всеми своими прелестями жрицы любви. Не давала ни ему, ни себе отдышаться. Снова и снова Эльвира припадала к пасынку, словно возвращалась к своей ушедшей юности. Пила из него родниковую свежесть весенних полей, как будто вдыхала в себя запахи освободившейся от снега земли, напоенной ароматом подснежников.
Денис находился точно в беспамятстве. Словно во сне происходило это не с ним, а с кем-то другим. Он был молод и не знал отдыха Обрушивался на мачеху о всей страстью неизлюбившего тела. Падение продолжалось. Но когда же он достигнет дна пропасти, чтобы вдребезги разбиться…

   Это длилось всю ночь…