30. Зеркальце Кицунэ. Сказание о Коло-сане

 Ночь промчалась, словно кони в поле.
 Пробежал по листьям яркий луч,
 Осветил дворец и скрылся вскоре,
 Заблудившись среди темных туч.
 
 Летний дождик шелестит листвою.
 То припустит, то, как будто нет.
 Кто прошел петляющей тропою,
 Чей на глине отпечатан след?
 
 Это наши юные подружки
 К бабке Кицунэ тайком спешат,
 Вырядились в платья старой служки,
 Но от страха, бедные, дрожат.
 
 Вот и дверь. Старуха появилась.
 «Кто вы есть и для чего пришли?
 Ну, давно так бабка не дивилась:
 Это ж надо, старую, нашли!
 
 Это ж надо, вспомнили бабуську!
 Ишь, явились. Знаю я зачем.
 Принесли куренка или гуську,
 Или завалились к нам ни с чем?
 
 Вижу, вижу, жирная куреха!
 Заходите, ведаю кто вы.
 Бабка хоть стара, но не дуреха:
 Не подставит даром головы!
 
 И чего сюда вас черти носят?
 Ночью, утром, днем… да вас не счесть.
 Ходят, ноют, погадать все просят,
 Что там было, будет и что есть.
 
 О-хо-хо. Ну, прямо и не знаю.
 Впрочем, есть у бабушки секрет:
 Зеркальцем волшебным я гадаю
 Скажет все, что было, и что нет.
 
 То осколок от Ята Кагами –
 Зеркала священного кусок,
 Что хранится под семью замками.
 Помню, славный выдался денек.
 
 Да, с тех пор прошло годков немало,
 Как царица наша померла!
 Цэнцурэн несчастный поначалу
 Всех забыл, забросил все дела.
 
 Все сидит безмолвно и вздыхает,
 И не сводит с Зеркала очей,
 День и ночь Кагами вопрошает
 Отчего погибель злая Ей.
 
 Исхудал. Безумьем светят взоры.
 Только не дает оно ответ.
 И пошли по миру разговоры,
 Что пропал наш император-свет.
 
 Тут как раз вмешался дядька старый:
 Хватит, мол, племянник, горевать,
 Жизнь идет, прошел уж срок немалый.
 И велел он Зеркало убрать:
 
 «Отнесите-ка его в подполье,
 Где хранят сокровища страны,
 Чтобы не страдал микадо боле,
 Дабы наяву не видел сны».
 
 Собрался народ тащить Зерцало,
 Рядом тут же я кручусь вокруг.
 Спотыкнулся смерд , оно упало,
 И кусочек отвалился вдруг.
 
 Но никто того и не приметил,
 Я ж осколок быстренько в карман!
 И теперь все знаю я на свете,
 И мои гаданья не обман.
 
 Вот оно, смотрите-ка какое!
 Захочу, открою, что придет.
 Может быть, утешу, успокою.
 А, возможно, все наоборот.
 
 Что-то я сегодня говорлива.
 Злые духи зеркало сопрут!
 Эх... а впрочем, убирайтесь живо,
 Нечего бездельничать вам тут!
 
 Все вокруг его хотят захапать.
 Чую, Кицунэ грозит беда!
 Ох! Куда же мне его припрятать,
 Спрячу-ка, пожалуй, вот сюда.
 
 Кыш отсюда глупые кукушки!
 Зеркальце – оно навек мое.
 Никакие сладкие ватрушки,
 Никакое крепкое питьё,
 
 Ничего с тобою не сравнится,
 Ты одно – моей души алмаз!
 Ну, чего вы топчетесь девицы?
 Этот «пряник», право, не для вас.
 
 Тю-тю-тю, пугливые девчонки!
 Ладно, уж, взгляните хоть разок.
 На, смотри. Да не тяни ручонки.
 Чистой меди зеркала кусок!
 
 Эх, дела…  да что с тобой случилось,
 Почему вдруг побледнела ты?
 Боги, да она на пол свалилась,
 Как в мороз осенние  цветы!
 
 О-ё-ёй! Сюда! – кричала бабка –
 Караул, пришла ко мне беда!
 Мокрую на лоб тащите тряпку!
 Подевалось Зеркальце куда?!»
 
 На полу бесчувственная Цуки,
 Как цветок подкошенный лежит,
 По тропе, прижавши к сердцу руки,
 Во дворец стрелой Тайё бежит.
 
 Лекари примчались вмиг в испуге,
 Отнесли принцессу на кровать.
 И вздыхая, смотрят друг на друга:
 Как ее, бедняжку, врачевать?
 
 Среди шума, суеты и криков
 Цэнцурэн то буен был, то тих,
 Привести гадалку к нему мигом
 Отрядил он стражников своих.
 
 Только проку с бабки было мало:
 Соображать совсем уж ей невмочь,
 Зеркало какое-то искала,
 И царя просила в том помочь.
 
 День прошел. Очнулась Цуки к ночи,
 Но ни слова – слезы льет и льет.
 И какой же червь, бедняжку, точит,
 И чего ей так недостает?
 
 Потянулось время бесконечно:
 День да ночь, за тьмой вставал рассвет,
 Тополиный пух летел беспечно,
 Отцвели жасмин и бересклет.
 
 Ливни грозовые отшумели,
 Заалели яблоки в саду,
 Листья с красных кленов полетели,
 И лягушки смолкли на пруду.
 
 Люди говорят, что время лечит,
 Лишь принцессе хуже день от дня:
 Опустились руки, сникли плечи,
 Нет во взоре искорки огня.
 
 Как же так, что лекари не знают,
 Как им Цуки бедную лечить.
 Словно свечка, дева догорает,
 Неужели долго ей не жить?
 
 Наказали Боги, не иначе,
 Цэнцурэна, только почему?
 Одна дочка спит, другая плачет.
 Не везет несчастному ему!
 
 Охранять печальную царевну
 Император издает приказ:
 Няньки и подруги ежедневно
 Пусть с больной не сводят зорких глаз.
 
 Развлекают, веселят принцессу,
 Музыка пускай звучит всегда.
 Никаких печалящих эксцессов
 Чтобы не случалось никогда.
 
 Пусть надеждой светлой дышат сказки,
 Песни лишь веселые звучат,
 Яркими цветами блещут краски
 У петард, что в небеса летят.
 
 И пошло веселье вокруг Цуки:
 Бесконечный, праздничный парад:
 Сказки, песни, няньки и подруги…
 Прямо скажем – для больного ад!
 
 Только поздней ночью воцарялась
 Среди стен дворцовых тишина,
 И с больной Тайё лишь оставалась,
 Утешала только лишь она.
 
 Но подруга верная молчала,
 Что в кармашке тайном кимоно
 Зеркало старухино лежало
 И смущало ум ее давно.
 
 Наконец не вынесла, и Цуки
 Как-то раз поведала Тайё,
 Как попало зеркальце к ней в руки,
 Почему хранится у неё.
 
 «Помнишь, дорогая, что гадалка
 В зеркало взглянуть тебе дала?
 В нем в тот миг сверкнуло что-то ярко:
 Ты – упала, бабка – обмерла.
 
 Я схватила зеркальце и – ходу,
 Припустилась во дворец бежать,
 Всполошила множество народа,
 Криками звала тебя спасать.
 
 И с тех пор не раз в него украдкой
 По ночам бросала робкий взор.
 Но, увы, в нем не было разгадки,
 Только тонкий патины узор.
 
 Вот возьми, ведь зеркальце, быть может,
 Для тебя одной хранит секрет.
 Если так, оно тебе поможет,
 Не поможет – то спасенья нет».
 
 «В зеркале я помню, люди, горы…
 Золотое катится яйцо…
 Столб огня… шум крыльев… разговоры…
 А потом – ужасное лицо!
 
 То лицо! Оно смеется корчась
 И кричит: «Хо-хо, возьмет моя!
 Я навел на род ваш злую порчу.
 Знай же, Бог Сусаноо – это я!»
 
 «Да, Сусаноо-бог – наш враг заклятый,
 Но праматерь – Солнца Божество!
 Верь мне, Цуки, час пробьет когда-то
 И настанет света торжество!»
 
 Потянулись снова дни и ночи.
 В темноте и днем в слепящий свет,
 Сколько Цуки зеркальце не просит,
 Не дает, увы, оно ответ.
 
 Но однажды в Тигра Час  рассветный
 Звездный луч на небе заиграл
 И сверкнув дугою семицветной,
 На обломок Зеркала упал.
 
 Просветлели зеркальца глубины:
 С неба звезды свет холодный льют
 А под ними горная долина –
 Неизвестных путников приют.
 
 Видно ночь врасплох людей застала,
 Так нежданно тень ее легла.
 Не дойдя версты до перевала,
 Подождать решили здесь утра…
 
 Дальше слышит Цуки: рядом с чащей,
 Странный визг и шум, и дикий вой:
 На поляне, как в котле кипящем,
 Мечется существ ужасных рой.
 
 Пригляделась – головы людские
 Крутятся, орут, пищат, визжат,
 Носятся по кругу, как шальные,
 Меж собой о чем-то говорят.
 
 Странников, бегущих к темной чаще,
 Окружил голов снующих рой.
 Словно злобных ос клубок гудящий,
 Замелькал у них над головой.
 
 Ринулся поток рокуро-куби
 На несчастных путников отряд,
 То в плечо вопьются злые зубы,
 То оттяпать ухо норовят.
 
 Чудо-птица мчится выше сосен,
 А потом летит вдруг камнем вниз,
 Головы хватает и уносит,
 Разбивает об скалы карниз.
 
 Клювом поражает, рвет когтями,
 Носится, как молния в ночи.
 Самурай, гремя двумя мечами,
 Словно лев рассерженный рычит,
 
 Правым взмах – башка на половинки.
 Левым хвать – еще напополам.
 Разлетаясь вдребезги, как крынки,
 Черепки ссыпаются к ногам.
 
 Бой кипит, враги идут стеною.
 Их напор героям не сдержать.
 Самурай уже одной рукою
 Отбивает вражескую рать.
 
 Пополненье в жаркий бой вступает.
 Злобный враг не хочет отступать,
 И его совсем не убывает,
 Словно воскресает он опять.
 
 Самурай под вражеской лавиной
 Погребен. Минута – и конец.
 Но в тот миг над горною долиной
 Показался солнечный венец.
 
 Взмыла стая в поднебесье с воем
 И умчалась за сосновый лес.
 А над опустевшим полем боя
 Кружит птица – чудо из чудес.
 
 Живы все! Но раны… раны… боже!
 На телах живого места нет,
 Словно бороной прошлись по коже
 Или плуг оставил страшный след.
 
 Самурай среди травы примятой –
 Без сознанья, сердце – чуть стучит,
 И на месте сильных рук когда-то
 Остов из одних костей торчит…
 
 Луч потух и в это же мгновенье
 Поле боя стало исчезать.
 Заметалась девушка в смятенье
 И ничком упала на кровать.
 
 «Кто ты, воин, самурай отважный?
 Знаю, что душа ТЕБЯ лишь ждёт.
 Пусть с руками, пусть без рук, однажды,
 Мой любимый до меня дойдет!
 
 Торопись, так тяжко давит бремя!
 Поспеши – час роковой грядет!
 День за днем неумолимо время,
 Жизнь и веру у меня крадет.
 
 Нет, увы, не быть счастливой встрече.
 Ведь когда-то вместе были мы?
 Лишь сегодня, в этот странный вечер
 Мне понятны стали мои сны.
 
 Почему забыты мы богами?
 Счет уже минутами веду:
 Шесть закатов – мостик между нами,
 На седьмой – из жизни я уйду».
 
 Ночь прошла, не встала утром Цуки –
 Не хватило сил подняться ей,
 Не смогла душа осилить муки.
 Поползли мучительных шесть дней.
 
 День седьмой – тускнеет свет в оконце,
 Плачут все… Померкнувший закат
 Вспыхнул вдруг лучами, словно солнце
 Повернуло и идет назад!!!
 
 Семь Жар-птиц навстречу тьме спешили,
 Как гигантский огненный цветок.
 Будто солнце пленное катили
 С запада-заката на восток.
 
 Вот они летят быстрей, чем ветер
 Тьму и смерть остановить спеша,
 Позади день радостен и светел,
 В лица – ночь, миазмами  дыша.
 
 Тьма вперед простерла клешни-руки,
 Хочет их тисками раздавить.
 Шепчут ночи шорохи и звуки:
 «Ей не жить, не жить, не жить, не жить…»
 
 Птицы из последних сил рванулись,
 Раненой волчицей взвыла ночь,
 Клочья тьмы в густой клубок свернулись
 И умчались в суматохе прочь.
 
 Ожил город, жители столицы
 Во дворец бегут, понять хотят,
 Не пожар ли, или вправду птицы
 Золотом горящие летят?
 
 Ребятня залезла на ограду,
 На деревьях гроздями висит,
 Сквозь толпу не проберешься к саду.
 Монастырский колокол гудит.
 
 Тут услышав уличные звуки,
 И тревожный колокольный звон,
 На руках, держа принцессу Цуки,
 Цэнцурэн выходит на балкон
 
 Словно день вернулся – все сияет,
 Выбежали слуги из дворца.
 Сад дворцовый стая облетает
 И садится прямо у крыльца.
 
 Как мне рассказать об этих птицах?
 Слов подобных им я не найду.
 Так хаори шелковый искрится,
 С ветерком играющий в саду.
 
 В переливах золота и меди,
 Солнца диск в пожарище лучей!
 В туче грозовой в полночном свете
 Гром и блеск перуновых  мечей.
 
 Вид орла. Чистейший яхонт – очи,
 Ни прибавить, право, ни отнять!
 Свет их разгоняет морок ночи,
 Звезд затмив бесчисленную рать.
 
 Поклонились птицы и сказали:
 «Мир вам всем, покой и благодать!
 Слава Богу, мы не опоздали
 И беду успели отогнать.
 
 Самурай бесстрашный, принц Ятаро,
 Вам поклон свой передать просил.
 С нечестью в горах сражаясь яро,
 Ранен был, но нынче полон сил!
 
 Он спешит сюда к принцессе нежной,
 К той, что прежде Миною слыла,
 И в далекой жизни своей прежней,
 В царстве Янь женой его была.
 
 День и ночь мы рядом с Цуки будем,
 Сторожа от злобных козней тьмы,
 Лишь как только Самурай прибудет,
 Отдохнуть с дороги сможем мы.
 
 Мы на страже. Будь спокойна Цуки,
 Не найдет назад дороги ночь,
 Пусть вериги тяжкие разлуки,
 Твое сердце нынче сбросит прочь».
 
 Просветлело личико царевны,
 Засверкали искрами глаза,
 И уже от радости, наверно,
 Покатилась по щеке слеза.
 
 Семь ночей столицу освещали
 Чудо-птицы, Семь ночей и дней
 Над дворцом и городом летали,
 В ликованье приводя людей.
 
 Цуки будто вся преобразилась,
 На лице улыбка расцвела,
 По дворцу как ласточка носилась,
 Находила срочные дела:
 
 То не так стоит с цветами ваза.
 Эти занавески – поменять!
 В зале окна вымыли два раза,
 Трижды переставили кровать.
 
 То наряды ей проветрить надо,
 Как на кухне движутся дела
 Разузнать бежит. И все ей рады,
 Всем она приятна и мила.