Расстрелянный поэт - из русской обоймы

Как обычно рождаются большие русские поэты?  И что в этом необычного?

Сергей Клычков – это Сергей Антонович Клычков (1889-1937) — другая родовая  фамилия Лешенков,-  был одним из сыновей кустаря-сапожника в деревне Дубровки Тверской губернии.

Он вырос  в семье старообрядца.  И  свой творческий дар, как считал сам С. Клычков, он унаследовал от «речистых» родителей и предков, -  знавших наизусть старинные сказания, которые распевались в избе по вечерам …

Обычное дело!  Сам Александр Пушкин поэтическим даром обязан няне Арине Родионовне  – так как именно с её старо-ведических песен составил поэт знаменитые сказки  «О царе Солтане», « Руслан и Людмила», - впрочем, как и многое другое…

А судьба Сергея Клычкова - в ряду таких поэтов, как Сергей Есенин, Николай Клюев, Павел Васильев, Николай Гумилёв  и многих других,-  казалось,  была самая обыкновенной…

Учился в земской школе, затем реальном училище в Москве.  Филологический факультет Московского университета закончился юридическим -  из которого Сергей был исключён в 1913 году (из-за материальных затруднений).

Да, как и все русские поэты, он тоже был бунтарь! -  участвовал в революции 1905 года, писал стихи на революционные темы.  И, может быть, именно поэтому был одобрен С. М. Городецким, а  затем – в  1908 году М. И. Чайковский помог ему выехать в Италию, где Сергей познакомился с Максимом Горьким.

В 1909  поэт знакомится с писателями круга «младосимволистов» и в конце 1910 выпускает свой первый стихотворный сборник «Песни». Он знакомится с творчески и душевно близкими ему писателями — С. Есениным и Н. Клюевым.
С началом Первой мировой войны отправляется на фронт,  а  возвращается в звании прапорщика – также, как и Николай Гумилёв,  ушедший на войну солдатом-добровольцем, а вернувшийся с войны в чине ротмистра. В отличии от Сергея Есенина, бросившего оружие в окопах, оба были добровольцами, оба – герои…

Но уже тогда - было предчувствие...


ПРЕДЧУВСТВИЕ

***

Золотятся ковровые нивы
И чернеют на пашнях комли...
Отчего же задумались ивы,
Словно жаль им родимой земли?..

Как и встарь, месяц облаки водит,
Словно древнюю рать богатырь,
И за годами годы проходят,
Пропадая в безвестную ширь.

Та же Русь без конца и без края,
И над нею дымок голубой -
Что ж и я не пою, а рыдаю
Над людьми, над собой, над судьбой?

И мне мнится: в предутрии пламя
Пред бедою затеплила даль
И сгустила туман над полями
Небывалая в мире печаль...

<1917>

Я изыскивая стихи поэта, ничего не выбираю – копирую наугад  - зная, что все они достойны быть среди лучших:
http://rupoem.ru/klychkov/all.aspx

Он служил в Финляндии, на Западном фронте, в Крыму, но военные впечатления отразились только в прозе. События  1919—1921 годов Сергей Клычков почему-то встречает в Крыму, - видимо, сочувствуя Белому Движению. Там он  чуть было не был расстрелян махновцами - как офицер, а  затем белогвардейцами -  как  революционер.   Оказалось, что революция революции – рознь…  Спасло чудо…

* * *
О чем в ночи шепочут ивы,
      Поникши у дорог?
   Но разум мой кичливый
      Их разгадать не мог...

Куда плывет простор бескрайный,
   Откуда льется свет?
      Вот это тайна... тайна,
   И ей разгадки нет!

Весна, берез зеленокудрость
      И свежесть их лица...
   Вот только это мудрость,
      Которой нет конца!

<1929>

В 1921 году переехал  в Москву, - сотрудничая в основном в журнале «Красная новь» -  и в его стихах отражаются впечатления  войны, разрушения русской деревни;  возникает  образ одинокого, бездомного странника.  Как и все новокрестьянские поэты, он сначала восторженно принял Октябрьскую революцию, работал в Пролеткульте, издавал и переиздавал книги. Затем появились ноты безысходности и отчаяния, вызванные гибелью природного духа России – то есть, старой Руси.
* * *
Пригрезился, быть может, водяной,
Приснился взгляд - под осень омут синий!
Но, словно я по матери родной,
Теперь горюю над лесной пустыней...

И что с того, что зайца из куста
Простой ошибкой принял я за беса,
Зато, как явь, певучие уста
Прослышал я в немолчном шуме леса!

Мне люди говорят, что ширь и даль
За лесом сердцу и глазам открылась,
А мне до слез лесной опушки жаль,
Куда ходил я, как дьячок на клирос!

Жаль беличью под елью шелуху
И заячьи по мелколесью смашки...
Как на мальчишнике засевшую ольху,
Одетую в широкие рубашки!

Жаль стежки лис, наброшенные в снег,
Как поднизи, забытые франтихой,
И жаль пеньки и груды тонких слег,
Накрытых синевою тихой...

Вздохнуть на них присядет зимний день
И смотрит вниз, не подымая взгляда...
И тень от облака да я, как тень,
Бредем вдвоем по дровяному складу...

А мужикам, не глядя на мороз
Приехавшим за бревнами на ригу,
Я покажусь с копной моих волос
Издалека похожим на расстригу!

<1929>

Эти настроения роднят всех  поэтов  заката «серебряного века»  – Есенина, Клюева, Клычкова. Они встали на путь революционного преобразования России  - и увидели, как безжалостно выкорчёвывается всё русское…

* * *
     Доколе
Любовь без лукавства
     И в скрытости
          Нашей
     Без боли,
     Мы словно у чаши,
               Где яства
          Без сытости,
     Перца и соли...

     Пока же для соли
               И перца
     Найдем мы и долю,
               И меру,
     И наша одежда
               От моли
                И в боли
     Источится сердце,
Любовь же, попавши в неволю,
     Утратит надежду
          И веру...

<1929>

Клычков ищет утешения в природе. Его стихи отличались раздумьями,  уже без всякой революционности.
Земные образы встречаются только в описаниях природы,  но уже никакие катаклизмы времени, — революции, войны —не отражаются в его произведениях.

* * *
Какие хитроумные узоры
   Поутру наведет мороз...
Проснувшись, разберешь не скоро:
   Что это — в шутку иль всерьез?

Во сне еще иль это в самом деле
   Деревья и цветы в саду?
И не захочется вставать с постели
   В настывшем за ночь холоду.

Какая нехорошая насмешка
   Над человеком в сорок лет:
Что за сады, когда за этой спешкой
   Опомниться минуты нет!

И, первым взглядом встретившись с сугробом,
   Подумается вдруг невпопад:
Что, если смерть, и нет ли там за гробом
   Похожего на этот сад?!

<1929>

Сказочные герои населяют мир его стихов;  романы  составлены  как бы от лица крестьянина — любителя поговорить на разные темы -  там городские кварталы, машины, железо и фабричные трубы  превращаются в символы пролетарской революции, - в орудия сатаны…

* * *
Меня раздели донага
И достоверной были
На лбу приделали рога
И хвост гвоздем прибили...

Пух из подушки растрясли
И вываляли в дегте,
И у меня вдруг отросли
И в самом деле когти...

И вот я с парою клешней
Теперь в чертей не верю,
Узнав, что человек страшней
И злей любого зверя...

<1929>

О войне немного – в   романах  «Сахарный немец» (с 1932 года  под названием «Последний Лель»). Но уже в сказочно -мифологическом «Чертухинском балакире» (1926) и, наконец, в «Князе мира» (1928) – с чутьём русского православного  крестьянина  поэт описывает, что революция – это нечто демоническое, чуждое русскому духу,- и там ясно проступает его исконная связь с  русским миром  – через  влияние Н. Гоголя, Н. Лескова и А. Ремизова.

Он выступал в прессе с критическими статьями, занимался переводами (в 1930-х  переводил эпосы народов СССР, народные песни и сказания  грузинских поэтов — Г. Леонидзе, Важа Пшавела и др., - в том числе знаменитую поэму Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре»).

* * *
Всего непосильнее злоба
И глаз уголки в черноте...
Быть может, и так пронесло бы,
Да радость и годы не те...

Земной я, как все, и не спорю,
Что в сердце — как в курной избе.
Но нет для меня больше горя
Принесть это горе тебе...

Неплохо б узнать, хорошо бы
Размекать пораньше в тиши,
Что вот облака да сугробы,
Да дали одни хороши.

А тут всё так грустно и грубо,
И мне самому невдомек,
С чего я в пушистые губы
Целую в опушке пенек!..

И дрожь, и тепло на утробе,
Хоть губы твоим не чета...
И в облаке или сугробе
Земли пропадает черта.

И так хорошо мне в узоре
Дремотных прозрачных лесов
В недолгие зимние зори
Вглядеться без дум и без слов!..

И сердцем одним до озноба
Изведать предвечный покой,
К груди лебединой сугроба
Прильнув воспаленной щекой...

<1928-1929>

* * *
Года мои, под вечер на закате
   Вздымаясь в грузной памяти со дна,
Стоят теперь, как межевые знаки,
   И жизнь, как чаща с просека, видна.

Мне сорок лет, а я живу на средства,
   Что не всегда приносят мне стихи,
А ведь мои товарищи по детству -
   Сапожники, торговцы, пастухи!

У них прошла по строгому укладу,
   В трудах, всё та же вереница лет:
Им даром счастья моего не надо,
   А горя моего у них же нет?!

Для них во всем иные смысл и сроки
   И уж куда нужней, важней дратва,
Чем рифмами украшенные строки,
   Расшитые узорами слова...

А я за полное обмана слово,
   За слово, всё ж кидающее в дрожь,
Всё б начал вновь и отдал бы всё снова
   За светлую и радостную ложь...

<1929>


Казалось бы,  мирная жизнь располагала к долгой творческой работе, но в 1937 году Сергей Клычков был арестован, 8 октября 1937 года приговорён к смертной казни и в тот же день расстрелян.

Отчего - так?!.  Кому мог помешать лояльный красной власти русский поэт?

Вопросы-  наивны… Он был расстрелян лишь потому, что его поздняя лирика теряет черты романтической условности, сказочности, наивной мечтательности.  Поэт словно прозревает…

* * *
Должно быть, я калека,
Наверно, я урод:
Меня за человека
Не признает народ!

Хотя на месте нос мой
И уши как у всех...
Вот только разве космы
Злой вызывают смех!

Но это ж не причина,
И это не беда,
Что на лице - личина
Усы и борода!..

...Что провели морщины
Тяжелые года!

...И полон я любовью
К рассветному лучу,
Когда висит над новью
Полоска кумачу...

...Но я ведь по-коровьи
На праздник не мычу?!

Я с даром ясной речи,
И чту я наш язык,
Я не блеюн овечий
И не коровий мык!

Скажу я без досады,
Что, доживя свой век
Средь человечья стада,
Умру, как человек!

<1929>

Талантливейший русский поэт Сергей Клычков -  ещё один патрон в целой обойме  убитых русских  поэтов того времени: Есенин, Клюев, Васильев, Гумилёв, и многие, многие  другие, - чьи имена были стёрты с мемориальной доски русской поэзии...

Отчего так, что за причина? Неужели только за то, что он - просто русский?

Он вдруг  1930-е годы  подвергается травле как «кулацкий поэт», а в 1937 арестован как член «Трудовой крестьянской партии» (несуществующей организации)… Оказывается, достаточно было в те годы обвинить поэта в том, что он сочувствовал трудовому крестьянству? А как тогда быть с лозунгами  "союза рабочих и крестьян"? Оказалось, что эти лозунги - ложь...

Обвинения вымышлены. Поэт ни словом, ни делом не заслуживал такой смертельной  участи...
Я не буду печатать документов допросов в ЧК, они излишни…

Быть может, поэт был виновен только в том, что от души писал такие стихи:

* * *
Прощай, родимая сторонка,
Родная матушка, прости,
Благослови меня иконкой
И на дорогу покрести.

Жаль разлучаться с милой волей,
Да не идти я не могу:
Ведь никого уж нету боле
На недокошенном лугу.

Ведь выпал всем тяжелый жребий
С родной расстаться стороной,
С зарей, сиюящею в небе,
И тихой радостью земной.

Прощайте, травка-говорунья
И сиротина-борозда,—
Прощайте, ночи-полнолунья
И ты, далекая звезда,

Звезда, горящая, как свечка,
Пред светлым праздником зари!
Прощай, родимое крылечко
И ты, колечко на двери!—

И брови, дрогнувшие мукой,
И очи, скрывшие печаль,—
Растай, душа, перед разлукой
В родную ширь, в родную даль!..

<1917—1918>

ПРИМЕЧАНИЕ: В 1956 году поэт Сергей Клычков был реабилитирован (посмертно). В справке о реабилитации указана не точная  дата смерти — 21 января 1940 года. Его прах - в братской могиле на Донском кладбище в Москве.

http://rupoem.ru/klychkov/all.aspx  - здесь можно найти не все стихи Сергея Клычкова, но многие из известных… то есть, из тех, что выжили – и остались для выживших…