Выкарабкаться из марта

I.

Брошена вниз со скалы — раскололось
Сердце, как ваза, — завяла душа.
Плакала — сорваны планы и голос.
Звезды в глазах — что твой флаг США.

Врали нам, будто бы все, что не гробит
Насмерть, то призвано нас закалять.
Сердца осколки — на калейдоскопы:
Будут забавою для дошколят.

Нервы — в резиночку: школьницы скачут
Пусть: там такой изумительный март.
Слез не осталось, я больше не плачу —
Это ручьи, это плачет зима!

Я — пепелище: сбегутся ребята
Шумной толпой, разберут угольки,
Станут чертить на асфальте квадраты…
…Тенью отправлюсь бродить вдоль реки.

Три дня подряд не целованы губы —
Три дня подряд не касались воды.
Эй, куда смотрит полиция? Трупы
Ходят по городу, кровью — следы!

Там, вдалеке, Цитадель светлячками
Нарисовалась на глянце реки.
Кто никогда не звал Смерть — первый камень
Смело в меня, целясь в голову, кинь.

Но бесполезно: я тень, оболочка,
Слово, которого нет в словарях,
Произнесенное к месту и точно,
Но в тот же миг обращенное в прах.

II.

Как же я, маленький, грустный, измученный зомби,
На третью ночь очутилась в ее теплом доме?

Я моргаю от боли, пытаясь привыкнуть к свету,
Я дышу неровно, пытаясь привыкнуть к воздуху, —
А она летает по кухне, как свежий ветер,
И колдует у старой плиты, словно фея с посохом.
 
А она предо мной ставит плошку риса: поешь-ка.
А она разливает абхазское: ну, не мешкай!

А я ей говорю: да о чем ты, жизнь моя кончена,
Сердце разбито, вот это вот все, до жиру ли?
А она — про каких-то мажоров из Школы Родченко:
Конъюнктурщики, дескать, и зря их вообще номинировали;

Что такой-то под левого косит, а гранты выклянчивает,
Тот был мэтром, да спился, видать: больно долго не видели,
А вот юная леди рисует портреты — пока ничего,
Да и в целом талантов хватает — проблема в ценителях.

Я пытаюсь вникать, я хмелею, теряю нить,
А она мне: «Ну, слушай, родная, ну, хватит ныть!»

Следом лезет проворно на шкаф — демонстрировать некий дар
От артиста, что ей признавался в любви неистово.
Я пытаюсь ей донести, что пойти мне — не-ку-да,
А она: «Как же так, смотри, сколько нынче выставок!»

В ее спальне царит ар-деко, а я вижу: та лестница
Идеально подходит, чтоб взять прочный шарф и повеситься.

Она непослушным котенком ложится рядышком,
И под одеялом становится горячей,
А я, уже полузабывшись, считаю пятнышки —
Созвездия родинок у нее на плече.

И кудри так близко колышутся рыжим венчиком,
В огромных глазах лепреконы танцуют балет…
«Прости меня, котик, но это — вот так — не лечится, —
Шепчу ей, — Поверь мне, вот это вот так не ле…»

Наутро она меня будит рыжим лучом,
А мне остается щуриться от удивленья,
И в спальне по-прежнему радостно-горячо.
Она машет мне: вставай! Улыбаюсь: лень мне.

Она помогла мне выкарабкаться из марта,
Как из окопа, и это, наверно, здорово.
Умылся Арбат, на бульвар выползают барды,
И рыжий кудрявый апрель раздвигает шторы.

III.

… А в Киеве время магнолий наступит скоро.