J. M. and I. A

И о н а провожает взглядом вылетающие самолеты,
Коротая с в о ю беспечность на краю девяти миров.
Рождество наступает в полночь. Одиночество соизмеримо
С триллионом их разделивших в эту долгую ночь шагов.
Е е выдержка истончилась, став немногим плотнее шелка,
Что струится волною блеска по усталым е е плечам.
Это, в сущности, очень просто и, пожалуй, неинтересно,
Рассуждать о тех странных чувствах, недозволенных палачам.
Это, в сущности, и не чувства. Разве можно так оступиться?
Раз предавшись огню желаний, загубить столько важных дел.
Это страшное происшествие с н е й никак не могло случиться.
Не е е холодеют руки. Дрожь не знает е е колен.

Он глядит свысока на Землю. Дело, в общем, не в самолете.
Разве могут смотреть иначе эти угли его очей?
Аппарат набирает скорость. Сталь ласкает гортань пилота.
Видя лезвие всяк послушен и на сделку идет быстрей.
Время тянется, как жвачка, между пальцами и зубами
У мальчишки, что повстречался ему утром в чужом порту.
Лет семи сероглазый малый, весь е е сотворен чертами,
Что забыть будет сложно, верно, даже будучи вновь в аду.
Смерть неистова. Многократна. Ему это известно очень.
И о н а, по его раздумьям, воплощает собой ее.
Он со смертью давно в расчете, ничего от нее не хочет,
Но чертовка, по старой дружбе, умыкнула таки свое.

Силуэт проникает внутрь, не снимая пальто у входа,
Не включая нарочно света, приглушая свои шаги.
Смерть стоит у окна. Ни слова. Между ними моря без брода.
Тишину нарушают только перезвоном его ключи,
Что он е й навсегда оставит. Это крайний его визит.
Никаких больше общих игр. Никаких больше общих дел.
Он доволен своим решением и сложившимся положением,
Но усталое равнодушие отчего-то в груди свербит.
Сделать к гибели шаг навстречу тем сложнее, чем он к н е й ближе.
Словно что-то пронзает гордость, словно что-то внутри горит.
Пальцы больно сожмут предплечья. Сколько нужно таких увечий,
Чтобы выбить из двух безумцев этот общий, но чуждый ритм.

Утро будит его сияньем двух металлов на поднебесье:
Золотая пыльца ложится тонким слоем на солнца медь.
Обнажить очей черных угли, до конца оставаясь честным,
Встать и вновь возвратиться к жизни, чтобы больше не умереть.
А о н а, затянув потуже, поясок на своем плаще,
Усмехаясь, как будто горько, уезжает от дома прочь,
Навсегда оставляя сердце в состоявшемся Рождестве,
Полагая, что не рожденьем - умерщвлением стала ночь.
Это, в сущности, очень просто и, пожалуй, неинтересно.
Нет нужды в череде оправданий, в констатации тех причин,
Что двух палачей вселенной однажды столкнули вместе,
Подарив от шкатулки смерти одинаковые ключи.