Меценат и мир К. Кедров Е. Кацюба

К юбилею ДООСа. 30 лет в полёте

ДООС – Добровольное общество охраны стрекоз

 

ДООС — аббревиатура из стихотворения Константина Кедрова «ДООС» (1983 г.) , которое окпнчивалось строчками:

...квитанция которуя я получил
полыхает закатом
там солнечная печать
неостановленная кровь обоатно не принимается!
ДООС —
Добровольное Общество Охраны Стрекоз.

ДООС никогда не являлся организацией с уставом и правилами, это чисто виртуальное сообщество — то, что в культуре принято называть «невидимый колледж». Участников объединяет прежде всего игровое начало, нестандартность мышления, творческих методов и поиск новых выразительных средств в искусстве, а также полная свобода мнений. В 1998 г.  Андрей Вознесенский и Генрих Сапгир, бывшие долгие годы близкими друзьями ДООСа, пожелали официально войти в ДООС, и тогда родилась идея давать участникам веселые поэтические звания. Константин Кедров - стихозавр, Елена Кацюба - libellula (стрекоза по-итальянски), а Вознесенский и Сапгир стали стрекозаврами. Это расширение ДООСа зафиксировано выпуском сборника «Новые ДООССкие». Важнейшая акция ДООСа — проведение по призыву ЮНЕСКО в 2000 г. впервые в России 1-го Всемирного дня поэзии. На афише театра на Таганке  Юрия Любимова 21 марта тк и обозначено; «Андрей Вознесенский — стрекозавр. Константин Кедров – стихозавр, Елена Кацюба — стрекоза».

Затем в разное время к ДООСу присоединились поэты, художники, музыканты. Среди них Сергей Летов, Герман Виноградов, основатель Международной академии Зауми Сергей Бирюков, писатель Борис Рахманин и многие другие. И даже маститый литератор Кирилл Ковальджи, который к 30-летию ДООСа перефразировал известный текст на хорошо известный мотив: "Весь мир бездарности разрушим / ДООСнованья, а затем / Мы гениальный мир построим / Стихов ДООСских и поэм"

Для поэтики ДООСа, характерны: метаметафора, палиндронавтика, звездное эсперанто (термины К.Кедрова), иероглифичность, , музыкальное расширение.

Так что же такое ДООС? Рецидив чистого искусства? Неосимволизм, неофутуризм, метаметафора, анаграмма, иероглифическая поэзия, лингвистическая комбинаторика? И то, и другое, и третье, и еще что-то неуловимое. Может быть, в этом неуловимом и заключается тайна ДООСа. Это и есть наш главный манифест.


КОНСТАНТИН КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ

Поэзия это послание космоса. Поэт – транс-Ля-тор своего Я. Он может говорить только правду! Только правду, потому что солгав, умрет как поэт. Станет простым обывателем, каких в литературе миллионы. Голос и интонация не умеют лгать. А поэзия – это только голос и интонация!

 

*

    Земля летела
 По законам тела,
А бабочка летела
      Как хотела

*

Еще не вся печаль России отсугробела
Сугроб Рахманинов сугроб Чайковский
В дворах московских
Эхом - Маяковский
 И все, кого страна в сугроб угробила

Не Петербург Россия и не Бродский,
Хотя, конечно же и Петербург и Бродский
То скат то скат то скат то скат тоска
Тоска тоска тоска тоска то скат
Россия Блока вихрем пеленающая
А там за вихрем там какая пелена еще
*
 

Агн-уст Девий

            Попытка Реквиема А.Вознесенскому

Дух-
Овной жаж дою томим
В пустыне мрач-
Ной я влачился
И шест и крыл и сера фим
На перепутье мне
Я вился

Я воскресил бы тебя Андрюша
Если бы ты приказал - Воскресе -
Но ты унесся на Новодевичье с ураганом
Был хулиганом
Стал хулиганом
Все опрокинул перевернул
Но не вернулся и не вернул
Анд-рей Анд-реич рей
Над нами снами с нами
Поэтарх московский и всея Руси
Шепчущего в трубку:
«Я хочу, чтобы ты…»
Голос твой воскресающи из немоты
Иду к тебе Андрей по краешку земли
Иду с тобой Андрей по лезвию судьбы
Тебя придумал Кант
 Ты вещь всегда в себе
 Иду к тебе всегда
 Всегда иду к тебе
 Я думаю Андрей
Что ты немного бог
Ты очень много смог
И многое не смог
Когда запели: «Со святыми упокой...» -
Вдруг грянул гром и храм объял покой
Что тебе жизнь загробная
Гробная и надгробная
Громная и надгромная
Здесь твоя жизнь О-громная.
 

*

Вот мир - он бесконечно многогранен
И каждой гранью я смертельно ранен
Поэтому я весь от Аз до Яз
Слезами истекающий алмаз

*

Театр с меня начинается
Не с вешалки нет не с вешалки
А с виселицы и с бешенства
Театр с меня начинается
И только мне подчиняется
Не с занавесей развешеных
Рассказ о семи повешеных
Не с грима не с декорации
А с вечности и абстракции
С цветущим буйством Кандинского
Со сталинского бандитского
Где не Купидон мечет стрелы
А пытки рвы и расстрелы
Где ров - оркестровая яма
А ямбы взрывные бомбы
Где аплодисменты искренни
Как всем погибшим амнистия
Где нет никому спасения
И только смерть воскресение

 *

140 лет Мейерхольду

(триптих)

1. 

Шостакович сидел со мною рядом в четвертом ряду
 Я сидел рядом с ним
Это было в каком-то году
И Кручёных был рядом
Он что-то ему говорил
Шостакович чесался и нервно без дыма курил
Тюбетейка Кручёных сбивалась немножечко вбок
Шостакович был нервен, трагичен и очень глубок
Шостакович шептал:
— Очень рад. Очень рад. Очень рад
А на сцене творился из нот крученыховский ад
Шостакович спросил:
— Это вы вышли к себе через-навстречу-от?
 Я ответил: "Конечно"
Он довольно промолвил: "Ну вот..."
Я сказал: "Мейерхольд!!!"
Шостакович сказал: "Мейерхольд!!!"
Две литавры в оркестре ударили в зал:
Мейерхольд!
И труба забубнила: Да-да Мейерхольд-Мейерхольд!
И фагот прорыдал: Мейерхольд, Мейерхольд,  Мейерхольд!
И орган простонал: Мейерхольд
Или я прошептал: Мейерхольд
Шостакович склонил свою голову чуточку вбок
А со сцены катился
к нам из музыки нервный клубок
Эта встреча я знаю продолжается где-нибудь там
Где звучит и сегодня вселенский межзвездный тамтам
Где они с Мейерхольдом творят
Несгораемый театр
Театр творят
  театр творят
     театр творят
Им врата отворят
Сто дверей распахнет Мейерхольд
И шепнет:
— Ну и ну!
И вся музыка мира сольется в одну тишину
Мейерхольд – Шостакович
А там над оркестром витал
Мейерхольд-Шостакович—
солнцелунных тарелок литавр

2.

Истекая клюквенным соком
 Он не думал что это кровь
 Это кровь друзья это кровь
 Мейерхольд был ее истоком

Признаюсь вам в ужасном чувстве
Что меня и мир изменя
Эта кровь впадает как в устье
И в Любимова и в меня
Невменяемы мы отныне
Слишком жуток минувший век
Кровь отмыли? Нет не отмыли!
Дождь не дождь да и снег не снег
Театральной крови река
Сквозь Лубянку и сквозь Неглинку
Переполнила берега
И заполнила всю глубинку
Он писал: "Меня, старика..."
Нет он гений а не старик
Это Мунка протяжный Крик
Мунк из муки и муки река
Мейерхольда из зала взор
Исцеляющий как Авицена
 Авансцена - Немая сцена
Режиссер веков Ревизор

3.

Мейерхольд поставил Ревизора
Ревизор поставил Мейерхольда
Господа! Я должен сообщить вам
Приятнейшее известие –
К нам едет Мейерхольд

Вот Мейерхольд поставил Ревизора
Вот Ревизор прославил Мейерхольда
 Вот Маяковский всем устроил Баню
И вывел пролетарского Клопа
Вот Луначарский кинул клич:
- На зад к Островскому! -
И Мейерхольд поставил Лес людей
Деревья-люди
Подверглись критике партийного начальства
Парик зеленый Сталин снял как скальп

4

Все движется навстречу Мейерхольду
А Мейерхольд
Теперь он неподвижен
Биомеханника осталась в небесах
Небесный цирк вычерчивают звезды
А Мейерхольд на солненых весах
То в высь взметнется
То за горизонт уйдет
И снова к нам вернется
Ночь – занавес
Теперь весь мир – театр



Елена Кацюба

 

На мой взгляд, поэзия делает то, что Мефистофель запретил делать Фаусту, - останавливает мгновения. Фауст - ученый, а не поэт, поэтому он с легкостью заключил этот договор. Ведь сегодняшнее открытие завтра может устареть. В мире чувств все иначе. Прекрасное мгновение, запечатленное поэтом, переживается снова и снова совершенно новыми людьми. Если вначале было Слово, то все слова так или иначе содержат его в себе, поэтому я не тащу слово за собой, а сама следую за ним.

Десант

Уже тяжелеют легкие,
леденеют ладони –
видишь,
в прозрачных погонах
резидент небесной разведки
на квадраты обстрела
делит лазурь стрекоза
libellula bella.
Огневые точки ее зрачки.
Стрела вертикали, размах параллели,
летней метели
зуд и озноб.
Парашютистка,
ближе, чем близко,
спускается к сердцу,
разумна – безумна, танцующий зуммер,
поцелуем в упор – прыжок! –
но улетела,
оставила тебя на произвол любви.
Каждое облако – благо,
если все небо – слепящий глаз.
Просьба?
Мольба?
Приказ!
 

COR-корабль

Сердце – COR–КОРабль
CROss-крест внутри трюма
пробоины в переборках
проливы – приливы – фьорд аорты
COR – КОРоль – сердце
изнутри миром правит
плавит металлы в кратере страсти
плывет в магме
магнитом тянет железо из звезд –
КОРм КРОви
COR – КОРвет – сердце
мерцают пульсы
пульсируют снасти
паруса-протуберанцы
в КОРоне солнца
горят в эфире
Мы – твое море, COR – КОРсар!

Лад ладони

Не позволяй никому чужому
вникать в рисунок твоей ладони.
Из-за небрежного прикосновенья
формула смысла изменит значенье,
линия взлета собьется с пути
и превратится в крутые ступени.
На левой ладони – всеобщий чертеж,
его изучает медленный взгляд жука.
На правой ладони – каждому личный рельеф,
его повторяют в воздухе быстрые взгляды ос.
Это окно в квадрате луны,
это деревья в кубе домов,
это прозрачные дроби дождя,
нет им решенья в пределах дня,
это круглые скобки век,
что прикрывают формулу сна.
Сложи ладони обложкой книги себя,
она проста и доступна, словно узор...
на луне.
Там тайное тайно,
а явное – тайно вдвойне.
 

Линия

В глазах много места для цвета
цвет – зрению хлеб
но я линию люблю
она лания – ления – лония – луния
Она слева направо – линия
она справа налево – я и Нил
где на берегу зашифровано
число ПИ
где царит РА
вершину тянет МИ
основание утверждает ДА
Там по стенам вьетца вереница
рабов – писцов – царей – танцовщиц – цариц
Но кто перед кем склоняется
кто падает ниц?
Или было просто похоже,
когда острой раковиной
очерчивал на песке мою тень
и розовел
раз - рез
          зар - зер
 

Нить Ариадны

     тебе меня плеНИТЬ
                раНИТЬ
      мне тебя замаНИТЬ
              одурмаНИТЬ
        в лабиринте НИТЬ
                НИТЬ
     чтобы нас соедиНИТЬ
           оборвется НИТЬ -
             некого виНИТЬ
  только в памяти храНИТЬ
                помНИТЬ
                НИТЬ
                НИТЬ
помиловать нельзя казНИТЬ

 

Майский жук

 

Майский жук,

ударяющий с лета в лоб,
влетающий в крону волос.
Настоящее дерево я,
шелестящее,
где живут жуки и звезды,
где птицы строят гнезда
и уже поет скворец.

Майский жук

шуршит в коробке спичечной,
словно крошка-репродуктор возле уха,
словно раковина морская,
только он еще летает
и жужжит
Дом летает и жужжит,
сад летает и жужжит.
Кверху лапками мелькая,
суетливо жук лежит.
В темноте окно зажжется,
лбом в стекло упрется кто-то,
кто-то в трубку помолчит,
и за облачком дыханья
сквозь окно проникнет май.
Мой
жужжащий телефон –
это лишь воспоминанье
о жуке, что, улетая,
никогда не обернется,
потому что жук не может,
обернувшись,
не упасть.
Этот смуглый, этот серый,
и коричневый, и спелый
ж-ж-ж-ж-жук.

Часы

Солнечные часы считают птичьи часы
Часы песочные шуршат для ящерицы
Для рыб и дельфинов водяные журчащие
капли роняют
Время себя доверяет
только часам швейцарским
A для истории мы строим часы-башни
Храмы – хронометры Бога
У дьявола ходики – ржавые гирьки
маятник – злые мысли
туда-сюда, туда-сюда
Время людей измеряет сердце –
то ускоряя то з-а-м-е-д-л-я-я
Сам себе часы человек