Я помню ее тонкие пальцы...

Я помню ее тонкие пальцы. Которые, так, ловко играли на фортепиано. Медленно и аккуратно нажимая на каждую клавишу. Ее музыка ласкала мои уши. Я любил смотреть. Как она сядет за фортепиано, в черном платье. И в маленьких каблуках. На которых она так ловко ходила. Собрав свои волосы в гульку. Она начинает играть ловко так. Она играла лишь грустную музыку. Мне и этого хватало, от удовольствия девушка прикрывала глаза. И ее уши тоже ласкала мелодия. Грустная, а потом переливалась в более грубую.
мне так нравилось, как она иногда во время своей грустной музыки легко и плавно совсем немного, мотнула головой. Ее пальцы продолжали играть. Она выучила эту мелодию наизусть. Играя ее каждый день по часу. Даже по два бывало. Мне нравилось это. Я стоял в стороне. Чтобы не мешать ей сосредотачиваться. Иногда садился рядом. И смотрел как она играет, медленно и спокойно. Прикрыв глаза. Ее кожа бледная. Еще бледней она смотрится когда на ней одето черное платье. И ее лицо еще бледней. У нее волосы черные. И ресницы длинные и черные. Она их не красит,что вы. Она ненавидит красится. По ее мнению это глупо. Мне нравится ее естественная красота.
Однажды, она вновь села за фортепиано, в своем черном платье и на невысоких каблуках, собрав в гульку волосы. Принялась играть мелодию. Я тут же успел сесть рядом. Она прикрыл глаза. Даже не мотав головой. Начала играть. Слишком грустно. Будто-бы сейчас похороны. Я не мог оторваться от нее. От ее пальцев. Так хотелось их согреть. Она была не прикосаема. Девушка играла, 40 минут. Я все равно сидел рядом. Нервно дыша. Ведь она сорок минут играет прикрыв глаза. Мои руки вспотели. От волнения. Мне было страшно, что я ее потеряю. Я увидел, как из ее глаз потекла слеза. Как алмаз. Я хотел прервать ее музыку, но не успел она сама оборвалась. Ее руки остались на клавишах. А ее голова упало на мое плечо. Я думал, она уснула. Я ошибался. Ее больше нет. И нет моей любимой мелодии. Я ненавижу себя. За то, что потерял ее.