Виноградная гроздь и ножницы

      Виноградная гроздь была прекрасна. Бусины росы почти на каждой виноградине подмигивали светло и задорно. Я  открывала дверь и смотрела на гроздь, смотрела.
Зачем она была мне нужна?  Не очень представлялось. Возможно, хотелось возвратить её к солнцу, подносить к глазам близко-близко, чувствовать её запах – не помню.

      Но однажды все условия совпали. Кроме меня, никого в спальне не было. Тихий час не для взрослых. А  тут стул  вдруг очутился под ногами.  Ножницы, большие, удобные ножницы оказались под рукой, точнее,  в руках, а в двери оказался ключ. Взрослые забыли. В двери шкафа.
 
      Вот и всё. Срезала я эту гроздь. Выстригла из маминого лучшего выходного платья. В это платье мама наряжалась очень редко,  и была надежда, что она про платье вообще забудет быстрее,  чем  наступит очередной праздник. Теперь я понимаю, что от праздника до праздника  время  пролетает, как один миг. А тогда от праздника к празднику медленно проползала целая жизнь.  При том  раскладе мне казалось, что никакого вреда  маме  не будет. Всегда можно успеть гроздь обратно пришить. Легко.
      Стричь было неудобно. Платье норовило соскользнуть с вешалки, ножницы  оставляли болючие красные круги на пальцах, но я смогла.
      Когда  красота, шитая бисером, оказалась в руках, это уже была не красота. Вокруг рваных виноградин висели рваные кусочки синего шелка с высыпавшимися нитками – это всё, что осталось от загадочной ночи, которая  окружала  виноградины  прежде. Они потеряли фон, а значит, и загадочное мерцание. Я тут же разлюбила гроздь. Для куклы она была слишком велика и тяжела,  а больше ничего не приходило в голову, зачем вдруг она  понадобилась. Самое печальное –  я поняла, что не смогу сама пришить её обратно. 
     Несколько бисерин легонько застучали по полу и закатились в щель между половицами. Это было спасение. Все-таки чудесные полы были в нашем доме. Широкие половицы не всегда  удобны в использовании, но перед очередным ремонтом, когда шпатлёвка между досками трескалась и возникали щели, это было самое то.
     Большие ножницы были отвергнуты, а маленькие, с изогнутыми лезвиями,  вполне подошли. Хотя и они не спасли от трудовых мозолей. Начался изнурительный процесс потрошения  предмета искусства. Все освобожденные бисерины тут же закатывались в щели. Далеко не всех  удавалось пропихнуть под половицы, и многие просто лежали блестящим разноцветным пшеном  между половицами в труднодоступных местах:  под креслом, шкафом, кроватью…

     Долго же их не было, взрослых. Я успела довести начатое дело до конца.
Ещё дольше мы с мамой выметали и выковыривали самоцветные россыпи из щелей обратно. Она  почти всё понимала, моя мама, кроме одного:  зачем,  до кровавых мозолей, надо было портить гроздь до последней бисеринки.
Как мне было ей объяснить, что красота умерла, и никто не смог бы пришить её обратно, даже мама, а там, в полу – всё мое раскаяние. И действительно,  слишком много бисера просыпалось в щели. Часть его была обнаружена значительно позже, когда в авральном режиме поднимали доску, чтобы достать удивительно живые серебряные шарики ртути от двух измельчённых  градусников. 




        29.03.2015