Маяковский и Элли Джонс 3

               
   Гостиничный номер Маяковского в Ницце. За окном идет проливной дождь. Девочка спит за ширмой.
     Между Маяковским и Элли идет жаркий спор. Он предъявляет права любовника. Она сопротивляется. И это бесит его. Его опять  предпочитают другому! И неважно, что этот другой ее собственный муж.            
     Позднее Маяковский опишет это свое состояние в стихотворении, посвященном другой возлюбленной – Татьяне Яковлевой, о которой речь пойдет впереди: 

                – В черном небе молний поступь,
                гром ругней в небесной драме, –   
                не гроза, а это просто
                ревность двигает горами.      

     – Почему ты отталкиваешь меня? –  говорит Маяковский. –   Я люблю тебя. Ты любишь меня. Чего еще надо? Или твой муж тебе дороже меня?               
     – Нет, вас я предпочитаю другим мужчинам. Вас я люблю и, по-видимому, буду любить всю жизнь. Но больше моей любви к вам я люблю свою дочь. Я не могу рисковать ее судьбой. Об этом не может быть и речи… Мой муж считает ее своей дочерью. Хотя и знает о вас. Сейчас он в Англии. Ждет нас. Ну как же я могу его обмануть?! Вы подумайте.
               
    В парижском номере Маяковского трещит телефон. Он  открывает глаза и несколько секунд неподвижно смотрит в потолок, пытаясь собраться с мыслями. Затем берет трубку: голос Лили Юрьевны окончательно его будит.
     – Володя! Поздравь меня. Я выучилась ездить на автомобиле!
     – Да? – только и мог произнести от неожиданности Маяковский.
     – Догадайся, кто меня научил?.. Режиссер Кулиджанов! у которого, ты знаешь, своя машина. А больше ни у кого своей машины в Москве и нету… Если бы ты знал, что это за учитель! Он возился со мной как с ребенком. Каждый день я усаживалась в его машину, и мы ездили, ездили... Волосик, неужели не привезешь автомобильчика? Я так замечательно выучилась ездить!
     Маяковскому неприятно слышать о Кулиджанове, с которым у Лили был роман. Но он пересиливает себя, и как заученный урок говорит то, что давно уже привык говорить ей в таких случаях:
     – Рвусь увидеть за рулем ослепительную Кису. Ради этого веду сценарные переговоры. Если доведу, машина обязательно будет. Я тут уже присмотрел одну. «Рено» в шесть лошади’х серой масти.
     Лиля Юрьевна – насторожившись:
     – Ты пишешь сценарий? О чем он?
     – Да ерунда. Как Маяковский ищет идеальную женщину, а  находит женщину, с которой только что расстался. Глупая история.
     – С кем это ты расстался? И кого это ты находишь? Уж не меня ли… Ну ладно, об этом после. Сейчас главное – сценарий. Пусть он понравится режиссеру!      
     – Надеюсь. А пока его раздракониваю. И это первый бензин, который пытается сожрать наш реношка.
       – Ты писал, что едешь в Ниццу, а телеграммки все из Парижа. Почему – не поехал? Ты поганейший Щен, и я тебя совершенно разлюблю, если не будешь отдыхать… Волосик, правда, почему не поехал?
      – Не смог вырваться. Дела. Но поеду. Обязательно. Без отдыха работать не могу совершенно.
     – В Москву! в Москву его надо! По телефону он ничего не скажет, – доносятся до Маяковского слова Эльбрехта, стоявшего за спиной Лили.
     От этих слов Маяковского обдает холодом.
     – Когда приедешь в Москву? – спрашивает Лиля Юрьевна.
     – Скоро! – делая над собой усилие, бодро отвечает Маяковский.
     – Все твои друзья передают тебе приветы и целуют тебя. А больше всех мы с Осей. Не задерживайся. Скажи Эльзочке, чтоб купила мне побольше  чулок – блестящих и не слишком светлых. Волосик, привези еще два фуляровых галстука, а то нечего носить с джемпером. Помни, в Москве у тебя семья. Здесь все тебя любят и ждут. И скучают, между прочим... УУУ!.. Я тут в Италию собралась. Достань мне денег. Ну, все. Целую.
     –  Деньги я тебе вышлю. Просьбы выполню. Целую тебя. Поцелуй за меня Осю в лысину.
        Московская квартира Бриков-Маяковского исчезает.
        Маяковский ходит в своем парижском номере.
     – Целую тебя! Одни поцелуи остались. А любви нету. И детей нету. И не может быть их у Лили. А какая же это семья без детей?
     Берет трубку и звонит в Ниццу. В кадре появляется Элли.
     – Элли?! Не успел уехать от вас, и уже весь изоскучился… Все время думаю о вас. О тебе и дочке. Приделываю крылышки, чтобы снова лететь к вам. Примете? Обласкаете?
     – О да! да!.. Но я не понимаю. Вы же сами уехали.
     – Да, уехал. А теперь вот хочу вернуться… насовсем.
     Молчание. После длительного молчания шепот Элли, смешанный со слезами:
     – Не шутите так.
     – Я не шучу. Из всех женщин, которых я знал, ты больше всех заслуживаешь счастья. Не прогоняй меня. Я буду учить малютку русскому. Бедняжка, она же у нас не знает русского языка!  Прикажешь мне на английском с ней изъясняться, что ли?
     – У вас есть женщина, которую вы любите. Зачем мы вам? Не жгите свечу с обоих концов. К чему? Не надо.
     – Она меня отпустит.
     – Не отпустит. У комиссаров длинные руки. Они вам не простят. Я уже жалею, что сказала вам о дочери. Боюсь, что этого достаточно, чтобы отомстить мне. В Англии я возьму фамилию мужа. Думаю, так они меня не найдут.
     – Глупости. Сегодня же выезжаю. Там и решим, что делать. Целую тебя. Исцелуй за меня кроху.
     – Вы не понимаете, на что вы решились!
      Маяковский кладет трубку. В номер стремительно входит Эльза...