океан, полный шаров для боулинга

«— Знаешь что? — сказал он. — Если бы я должен умереть или типа того, знаешь, что бы я сделал? Я слонялся бы поблизости, — сказал он. — Некоторое время я слонялся бы поблизости»

носки его туфель постоянно заворачивались,
а рыжие волосы ласкало недавнее солнце.
его вечно другие из-за этого по дружбе подначивали,
но он имел храброе, пускай очень слабое сердце.

я понимал, что иногда хотел на него быть похожим,
и видеть истину в людях, а не их лицемерных чар.
он цитировал стихи и улыбался и мне, и прохожим,
даже когда океаном был кинут последний шар

мы с Холденом не знали, как же ему удалось
до смерти успеть понять все в этой скудной жизни,
он видел людей будто бы голыми, будто насквозь,
не забывал ни единой проскользнувшей навылет мысли.

он вечно что-то писал на перчатке левой руки,
бейсбольной такой,
и все повторял мне о людях:
"если любишь кого-то, то всегда говори,
как ты сильно их все-таки любишь"

рядом с ним никогда не бывало скучно и тихо,
хотя он без книги не мог прожить и ни дня.
он не позволял называть нашего Холдена психом,
а иногда казался и вовсе старше меня.

я помню, как Алли сказал мне, что я обезумел,
когда я дал прочесть ему новый рассказ,
он говорил о смерти в тот самый день, когда умер,
он будто все понимал,
а я не понимал и сейчас.

я так и не понял, что было плохого в рассказе,
и за что жизнь предпочла его просто взять и забыть.
как же можно было забыть об Алли?
как его сердце возможно было остановить?

тот день мы провели вдвоем. и солнце было светлее.
он сказал, что хочет на пляж. посидеть\побродить.
Алли просил меня ехать быстрее. Б.ы.с.т.р.е.е.
он будто тогда понимал, что н.е. у.с.п.е.в.а.е.т. жить.

помню, как на той веранде в ожидании нам было тесно,
я помню в подробностях все,
даже градусы тогдашней жары
в ту самую июльскую субботу... но я в порядке, честно.
я просто ненавижу тот день, тот рассказ, те шары.

Он умер той ночью в десять минут девятого,
а я сказал Холдену, что в океане было слишком
много шаров.
в мире осталось на вечность меньше приятного,
для нас тогда исчезли границы понятных миров.

мне казалось, что станет легче, если я это все выскажу\выплесну.
ведь он не терпел лжи, фальши и скрытности.
я вспоминал, в каких странах он был,целый вечер.
"я этого не вынесу.
в эти дни он не должен слоняться поблизости"

он умер, оставив нам только больное наследство:
сердца, кровоточащие от ран,
прозрачное, закаленное холодом небо
и ненавистный,
полный шаров для боулинга
океан.