Орлова и Александров. Немировича-Данченко жалко...
А к чему я всё это вам рассказал-то? Ах, да! Сериал «Орлова и Александров». Поскольку я в своё время прочитал несколько книжек об этой супружеско-творческой паре и пару фильмов посмотрел, то могу заявить ответственно: никакого отношения этот сегодняшний сериальный «кин» к их РЕАЛЬНОЙ жизни не имеет. Там было всё гораздо тоньше, запутаннее, человечнее и естественней. Здесь – откровенный лубок то ли о во славу социалистического реализма, то ли – известной в артистических кругах вольности нравов. В первую очередь – половых.
Да и вообще показана какая-то сплошная коммунальная кухня, а не творческая жизнь! Как написал один из кинокритиков, «скучная и злобная Фаина Раневская, Леонид Утесов с обаянием дворового балагура, Сталин и Берия, словно выскочившие из плохоньких и пошлых анекдотов о них... Непохожие и внутренне, и внешне, они вызывают досаду и недоумение. Ладно бы это был очередной сериал о «Золушке» из провинции, выскочившей за олигарха. Но ведь это телесериал о гордости советского кино, о наших любимцах, о людях высокой культуры, по происхождению и воспитанию! Обидно.» (конец цитаты)
Крайне неудачен подбор актёров. Судзиловская в роли Орловой, что говорится, «ниже плинтуса». Ещё один наглядный пример того, что внешнее сходство без внутреннего – просто пшик. Или Добрынин-Утесов с балагурными интонациями главного героя из «Баек Митяя»» и совершенной внешней непохожестью. Откровенно карикатурные Сталин и Берия, причём артист Евгений Князев, похоже, так и не вышел из кинообраза Вольфа Мессинга, которого он сыграл не так давно. А Берия-Кулгучёв – откровенный и не стыдящийся своих пороков садист-маньяк, у которого только одна забота: кого-нибудь срочно посадить, расстрелять или изнасиловать.
И что я подумал: это, пожалуй, первый фильм, в котором мне Сталина ЖАЛКО. А ещё жальче мне здешнего Немировича-Данченко. Такой миленький, такой вкрадчиво-ласковый, такой культурненький старикашечка с аккуратной седенькой бородкой и такими же седенькими, аккуратно постриженными усиками. Как он Любочку обожал, как театрально перед ней ручки свои пухленькие заламывал, как её обхаживал, как мурлыкал о своём горестном одиночестве… А ролей ей сколько дал самых главных! Периколу, Дездемону, Троглодиту, Илюшу Муромца – все ей, всё ненаглядной Любочке! А она ему за это не дала ни разу. Ни разу, представляете? Девство своё, что ли, берегла драгоценное? Вряд ли: ей же там по сюжету уже за тридцатник перевалило, так что кому ейное девство облокотилось-то! Да к тому же она,кажется,к тому времени уже и замуж успела сходить, и этот то ли немец, то ли австрияка со своим шикарным авто вокруг неё, надо думать, не просто так крутился. Ему-то она знаки внимания оказывала – а он в результате оказался самым настоящим фашистом, поклонником фюрера и членом партии НСДАП! Во как! Значить, фашисту, собаке, дать можно – а Немировичу-Данченке - хрен наны и сбоку бантик? Хорошенькие дела! А он, между прочим не фашист,не забулдыга и не урка с мыльного завода – выдающийся театральный деятель! А эта Любочка ему, повторяю, ни разу,ни разику! Только за плечики приобнять! Ах, Любочка-Любочка! Зла на тебя не хватает! И прочих матерных слов!
Посткриптум. А эта моя «навеки любимая» хохлушечка не пропала , нет! Она сейчас у нас на вокзале в буфете пивом, водкой и жареной колбасой торгует и сожительствует с Шуркой-парикмахером на его жилищной площади. Я его видел вчера около нашей уличной помойки. Как дела-то, Шурк, спрашиваю. Как наша молодуха? Сожительствуете? Укрепляете дружбу братских народов? Сожительствуем, отвечает, а чего же. И своими парикмахерским глазками грустно так на меня посмотрел. Ты чего, забеспокоился я. Душевно угнетён или с опорожнением кишечника проблемы? С опорожнением всё нормально, отвечает, но вот только моя сегодняшняя пассия в последнее время что-то очень настойчиво моей жилищной площадью интересуется. В смысле, сколько в ней кубических метров, прописан ли кто на ей ещё и можно ли пригласить на погощение ейную любимую житомирскую мамочку, которая запросто может разместиться за ширмой в углу? К чему бы это?
Похлопал я его по его робкому парикмахерскому плечику, улыбнулся ободряюще. Это, говорю, Шурка, к большому и светлому чувству. Которое называется ЛЮБОВЬ! А ты, наивный, про что подумал?
Свидетельство о публикации №115032910532