Константы Идельфонс Галчинский. Стасина жена

Сим публикуючи одно из любимых мною еще с юности стихотворений польского автора. Прошу простить нас с Идельфонсом за длинноту. К сожалению, теперь тексты его произведений недоступны. И не только его. За последний год все снесли, практически, хорошее. Ссылок  на то – что, где, когда кто написал -  сколько угодно. Текстов вот только не достать.Чуковского – пожалуйста, читайте. А Галчинского – увольте, вам не надо. И Шорохова, прозаика – тоже не нужно вам читать. И всех, им подобных. Отчитались, дорогие россияне! Путина вон читайте!


Итак - Стасина жена!


Прошу минуту вниманья! Перед вами супруга
Непонятого провидца. Три брата их было. Три друга -
Стася, Буся и Яся,- и все трое творили.
Стася творил всех дольше - братья послабже были.
Но взял вдруг перо и сломал и воткнул куда-то;
Вхожу- оттоманка, Стася и перо сломато.
Я склеить было хотела, но Стася, с помощью взгляда,
Дал мне понять, что уже поздно - час пробил и клеить не надо.
На полу возле таза изорвана в клочья лежала
Последняя Стасина драма: "Вот где у пчёлки жало!"
Десять актов. С прологом, И все собственноручно.
Но рукопись возвратили, сказавши, что не созвучно.
Стася взял свои акты, в карманы пораспихал их
И побрёл в переулки средь ветра и листьев палых.
Словно Шопен, трагичен, он шел в осенние дали,
и слёзы в полкилограмма с его ресниц упадали.
Вдруг Стася как встал со стула! Как даст мне по уху ложкой!
Сюда вот. В это вот ухо. В качестве поученья.
Я охнула. Да чего уж! Я вынесу все мученья!
И воспаление уха, и Стасин характер мерзкий -
Только бы  созидал он, мой Аполлон Бельведерский.
Ну, я ему в ножки упала и говорю: "Стасёчек,
Может хочешь чаёчку, или шарлотки кусочек?"
Но Стася остался Стасей и крикнул страшно и глухо:
"Не смей, говорит, мещанка лишать меня силы духа!
Шарлоткой сбить меня хочешь? А я надежда Вселенной,
Я сфинкс, говорит, пустыни, египетский и нетленный!
Меня метафоры мучат, пафос и правая злоба,
Шекспир  по сравненью со мною - ноль, а Мицкевич - микроба!
Не смей и думать, что завтра сдам я мочу на анализ,
Я этого выше и создан, чтоб мне века поклонялись!
Я, говорит, метафизик и чисто случайно Стася,
Мой дух уже воплощался в Дантовой ипостаси!"
Тут пришел Паутянский, вытер ноги в прихожей,
Издерганный человечек - его не печатают тоже.
Вошёл он, чихнул и тихо заплакал на всякий случай,
А Стася как раскричится: "Ах ты, графоман линючий!
Литературная сошка, бездарь - и всё такое!
А я витаю над бездной и не знаю покоя!
Держите меня! А то ведь я жизнелюбьем не брызжу!
Я, говорит, провидец и всё, говорит, провижу!
Пойду вот, отматерю вот редакторов и всех присных!
А потом по Варшаве пущусь, будто бледный призрак.
Выворочу с корнями все фонари и тумбы,
И пусть обо мне возвещают благовесты и трубы!"
Тут Стася скушал шарлотки большой кусок машинально,
Глянул на нас с Паутянским дико и инфернально,
А после из оттоманки вынул своё творенье,
Плод глубоких раздумий, боренья и горенья,
Поэтому под заголовком: "Бёдра с бархатной кожей".
Паутянский хвалил, но с весьма лицемерной рожей.
Известно- ханжа и проныра и завидует Стасе,
Наврёт, обольстит человека и уйдёт восвояси.
А мне, покамест мой Стася читал про бёдра, казалось-
То ли вода, то ли что-то другое где-то плескалось…
Тут Стася читать закончил и лёг на оттоманку,
И заснул. А спать любит. И храпит спозаранку.
А по ночам, когда месяц в шифоньере дробится,
Мне не спится, поскольку где-то что-то сочится,
Или хлюпает тихо. А если в потёмках сонных
Стася по дому ночью бродит в одних кальсонах,
Бульканье слышно громче, я просто вся извелася…
А это, как оказалось, в мозгах плескалось у Стаси.