Отрифмолванное Роберта имя

    ОТРИФМОВАННОЕ РОБЕРТА ИМЯ

Говорил Вацетис строго.
Носишь имя иностранное.
Итальянского, английского бога.
На земле, московской, просто странное.

Ты же не Кеннеди и не Лоретти.
Родион и Роман ведь лучше.
Избавляйся от вражьей сети.
Поменяй имя, выбери случай.

Я не стану спорить с предками.
Коммунистами по кровям.
Модно было давать тогда деткам
Имя Роберт, как гордым коням.

Приезжал в морозы сибирские
В Косиху могучий латыш.
Роберт Эйхе. Обрезы кулацкие
Угрожали ему - шалишь!
Со спины подстрелен пулей братской.
Тайну смерть его ты таишь.

Я скажу, "Спасибо", родителям
За своё нерусское имя.
Я стихи сложу очень бдительно.
Чтоб меня не покрыли ими.

Примечание,
Рождественский Р.И.
"Стихи о моем имени

Ояру Вациетису


Мне говорят:

«Послушайте,

упрямиться чего вам?

Пришла пора исправить ошибки отцов.

Перемените имя.

Станьте Родионом.

Или же Романом, в конце концов…»

Мне это повторяют…

А у меня на родине

в начале тридцатых

в круговерти дней

партийные родители

называли Робертами

спеленатых,

розовых,

орущих парней…

Кулацкие обрезы ухали страшно.

Кружилась над Алтаем рыжая листва…

Мне шепчут:

«Имя Роберт

пахнет иностранщиной…»

А я усмехаюсь на эти слова.

Припомнитесь, тридцатые!

Вернись, тугое эхо!

Над миром неустроенным громыхни опять.

Я скажу о Роберте,

о Роберте Эйхе!

В честь его

стоило детей называть!

Я скажу об Эйхе.

Я верю: мне знаком он —

большой,

неторопливый, как река Иртыш…

Приезжал в Косиху секретарь крайкома.

Веселый человечище.

Могучий латыш.

Он приезжал в морозы,

по-сибирски лютые,

своей несокрушимостью

недругов разя.

Не пахло иностранщиной!

Пахло

Революцией!

И были у Революции

ясные глаза…

А годы над страною летели громадно.

На почерневших реках

дождь проступал,

как сырь…"