Моим ушедшим друзьям...

Валерию Золотухину...

В ту роковую, страшную секунду от боли сжались время и пространство,
и Ты от нас ушёл в небытиё!..
А, может быть, в другое измеренье?..
И, если так, мне жаль, что не успел я условиться с тобой: где будет встреча...
Призывно я протягиваю руки из тусклого земного бытия
в надежде получить ответ немедля:
Где, у какой звезды и на какой планете
ты будешь поджидать меня?..
Валера, дорогой!
Мне очень-очень важно почувствовать сейчас твоё дыханье,
услышать твой охрипший голосок!..
Твои иронией пропитанные фразы звучат в моей душе, и днём, и ночью, как откровенья праведных Пророков, как Песнь Земли, как Гимн Небесных Сил!..
Своею смертью Ты осиротил всех богомольцев Храма Мельпомены!


Ушедшему другу, поэту Александру Щуплову...

Был ты по Гамлету скроен, вспыльчив, ершист, угловат…
Сядешь, бывало, откроешь чёрный портфель-дипломат,
быстро под крышкой пошаришь пальцами правой руки,
мятый блокнотик достанешь и прочитаешь стихи…
Яркие, как огонёчек; чистые, как родничок…
Безукоризненно точен ритм зарифмованных строк.
И без халтуры глагольной, и ударенья – в размер…
Нет тебя, Саша… Как больно!.. Как я тоскую, Mon Cher!..


Володе Высоцкому…

Ну вот и всё. Окончен долгий спор.
И не допел,
и не дожил,
недолюбил…
Хотя не надо!
Не надо слов! Могильная ограда.
И ворон на ограде:
«Never more».

Пришли друзья, плиту полили «Двином».
Остатки – по стаканам.
Разговор:
- Он не любил, когда стреляют в спину,
но не любил и выстрелов в упор.
- Он выступал всегда и всюду против
звериного мещанского оскала.
Он бил мещан, пригревшихся в болоте,
жил ярко, на износ. И вот его не стало.

Ушёл пророк с планеты в невозврат.
Враги (их много у него) безмерно рады.
Друзья и близкие (их горсточка) скорбят.
Он не дожил
и не допел,
не долетел,
но стоп! Не надо!

Не надо слёз.
Пророкам слёзы не нужны.
Могильная ограда, и ворон на ограде:
«Never more».