Девятый этаж

Она нередко рожала детей,
Клала их в мятую котомку,
Тащила домой, в свет, в кружева.
Потом - состояла из ежемесячных новостей,
Из плачей технично-негромких,
Из бодрой бронзы купелей в церквах,

Из устного счета - один и два,
Из травмпунктов под серое утро,
Из кукол би-ба-бо - кисти в плену.
Потом - падала рядом с роскошью важных кружав,
Рядом с прихотями камасутры -
Муж резво вспахивал снов целину.

И надвигалось новое утро.
Дети вились диким виноградом,
Вцеплялись лианами в душу,
Душа то отряхивалась, то усмехалась мудро.
Но она думала иногда - надо?
Надо ли лианам душу рушить?

Она состояла из тонн труда,
Из липких пластилиновых ежей,
Из молочных укоряющих пенок.
Но ей, сцуко, хотелось - хотелось, хоть иногда,
Состоять из нежных легких локтей,
Из намекающих на коленок,

Из компромиссного марева губ,
Из взгляда, полного лукавства,
Из кокетства ласкающей силы.
Отец нередких детей был грамотен, статен, неглуп.
Но она не была его паствой,
Она его - больно - не любила.

Однажды она заблудилась вдрызг
И вышла в окно, рванув створок тутор.
Ветер трепал подол, валился ниц.
...Ее коленки намекали - не нежность, травмункт, гипс.
И был травмпункт под серое утро,
Недетский, для взрослых самоубийц.

Усталый небритый травматолог
В медицински крахмальной хламиде
Укоризненно качнул головой,
Сказал - второй этаж, путь до сдохнуть досадно долог.
Хотите - вдвоем из окна выйдем?
Согласитесь на мой личный конвой?

Мой этаж - девятый от асфальта.
Мой подоконник исполнен примул.
Мой бар хранит редкий сербский коньяк.
Его глаза и голос дрожали матовой смальтой;
Она дрожала - выйдем, любимый,
Она пропала - враз, просто так.

...Она ходила по ломкой кромке:
Ей полагалось неловко хитрить,
Надеясь на божий благой арбитраж.
Она оставляла детей в мятой чистой котомке,
Устно считала: один, два и три;
И летела вверх - на девятый этаж.

На последний - девятый - этаж.